Мама начала пересказывать очередные сплетни, услышанные за ланчем. Папа, казалось, слушал, периодически кивая, и даже засмеялся над одним из моментов. Мне уже казалось все, что со мной случилось, произошло не сегодня, а много лет назад. Я попробовала съесть что-нибудь, и может папа перестал бы сердиться, но еда застревала у меня в горле, я даже подавилась, и мне пришлось выпить воды.
Обед благополучно закончился. Я пошла к Евгении как и обещала, но она уже спала. Я посидела немного возле кровати и видела, как ей тяжело дышать. Один раз она застонала, но ее глаза не открылись. В конце концов я оставила ее и поднялась в свою комнату, опустошенная событиями одного из самых ужасных дней в моей жизни.
Когда я зашла в свою комнату, я подошла к окну, чтобы взглянуть на лужайки, но ночь была слишком темной. Небо было затянуто облаками. Вдали вспыхнула молния, и затем первые упавшие капли дождя потекли по стеклу как слезы. Я забралась в постель. Немного погодя после того, как я потушила свет и закрыла глаза, я услышала, что дверь открылась, и на пороге комнаты появилась Эмили.
– Молись о прощении, – сказала она.
– Что? – я мгновенно села. – Ты хочешь, чтобы я молила о прощении после того, что ты сделала? Ты одна должна просить о прощении. Ты страшный человек! Зачем ты это сделала? Зачем?
– Я ничего тебе не делала. Всевышний наказал тебя за твои греховные поступки. Думаешь, что может произойти то, чего Бог не хочет? Я говорила тебе, что ты проклята. Ты – гнилое яблоко, которое портит все остальные яблоки. Пока ты не покаешься, ты будешь страдать и никогда не будешь прощена, – добавила она.
– Я не грешница и не гнилое яблоко! Это все ты! – она закрыла дверь за собой, но я продолжала выкрикивать:
– Ты! Ты!
Я уткнулась в ладони и рыдала, пока слезы не иссякли. Потом я уронила голову на подушку. Лежа в темноте, я не ощущала себя. Я так и слышала отрывистый режущий голос Эмили: «Ты рождена быть злом, проклятьем». Я закрыла глаза и постаралась заглушить этот голос, но в моем воображении она продолжала бубнить, и ее слова оставили глубокий след в моей душе.
А если она права? Почему Бог позволяет ей наказывать меня, спрашивала себя я. Не может быть, чтобы она была права. Почему Бог хочет, чтобы Евгения, такая добрая и милая, страдала? Нет, это работа дьявола, а не Господа.
Но почему Бог позволяет дьяволу это делать?
Нас всех подвергают испытанию, решила я. Где-то глубоко в душе, интуитивно, я чувствовала, что самое большое испытание еще впереди. Оно всегда было здесь, нависшее над Мидоуз как темное облако, которое обошли все ветра и молитвы. Оно парило в воздухе, ожидая своего часа. А потом оно прольется на нас дождем горя, и капли этого дождя навсегда охладят мое сердце.
Глава 7
Удары судьбы
На следующий день я проснулась от жутких спазмов в животе. В довершение ко всему наступил этот суровый период. В этот раз было так больно, что я была вся в слезах. Мои крики заставили маму броситься к моей двери. Она уже спускалась завтракать. Когда я сообщила ей, что со мной, она засуетилась. Как обычно, мама послала Лоуэлу присмотреть за мной. Лоуэла попробовала помочь мне одеться и отправить в школу, но боли были так ужасны, что я не могла и шагу ступить. Я осталась в кровати на весь день и большую часть следующего. На другой день, утром, прежде чем уйти в школу, Эмили появилась в дверях моей комнаты, чтобы вновь запомнить мне о моей мнимой греховности, заявив, что я должна задуматься, почему мои боли в животе усиливаются с каждым разом. Я притворилась, что не слышу ее и не вижу. Я не взглянула в ее сторону и не проронила ни звука в ответ. Но я не могла не задать себе вопрос, почему она не чувствует себя так ужасно в свой период. Казалось, что с ней этого вообще не происходит.
Несмотря на боль, я считала этот период благом, за то, что он позволил на время оттянуть выход в мир с остриженной головой. Каждый раз, когда я хотела одеться и все-таки выйти на улицу, я чувствовала, что боль в животе усиливается.
Носить капор или покрывать голову платком – это только отодвинуть неизбежность: шокированные неожиданностью лица девчонок, ухмылки и смех мальчишек.
Однако вечером второго дня мама послала за мной Лоуэлу, чтобы та привела меня обедать в столовую, в основном из-за боязни разозлить папу.
– Капитан сказал привести тебя вниз прямо сейчас, дорогая. Он задерживает обед до твоего прихода. Я не удивлюсь, если он придет сюда и сам приведет тебя в столовую, если ты не придешь, – сказала Лоуэла. – Он только что возмущался и говорил, что в доме уже есть один ребенок-инвалид, и он не потерпит второго.
Лоуэла вытащила мою одежду из шкафа и подняла меня. Когда я спустилась вниз, я застала маму плачущей. Лицо папы было красным, и он сидел, подергивая себя за кончики усов, как это обычно происходило, когда он был сильно раздражен.
– Так-то лучше, – сказал он, когда я села за стол. – Ну, начнем.
После, казалось, бесконечного чтения Эмили, мы приступили к еде в полной тишине. Мама явно была не в настроении болтать о своих друзьях и их жизни. Единственные звуки исходили от папы, пережевывающего мясо, от звякания столового серебра и фарфора. Неожиданно папа перестал жевать и повернулся ко мне, будто что-то вспомнил. Он указал на меня пальцем и сказал:
– Завтра ты встанешь и пойдешь в школу, Лилиан. Понятно? Я не желаю, чтобы в доме был еще один ребенок, связанный по рукам и ногам. Особенно ты, здоровая и сильная, и у тебя всего лишь обычные женские проблемы. Слышишь?
Я начала говорить, заикаясь и стараясь спрятать свои глаза от его строгого взгляда, но в конце концов просто кивнула и смиренно ответила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108