— Вся беда была в том, — говорил Менелай, — что мы поскупились на жертвы богам, и прежде всего Зевсу. И вот, как и следовало ожидать, я застрял в Египте надолго, застрял на целых семь лет. Но наконец мы пустились в путь и через день пристали к острову Фарос неподалеку от дельты реки. Там мы стояли, дожидаясь попутного ветра, потому что за двадцать дней ни разу не дохнул даже слабый ветерок.— А разве вы не могли идти на веслах? — удивился Телемах.— Могли, конечно, — вначале. Но мы потеряли в ожидании много дней, запасы наши оскудели, есть стало почти нечего. И мы уже просто не решались выйти в море. Мои люди соорудили что-то вроде сети, а другие слонялись по берегу, пытаясь ловить рыбу удочкой. И вот вяленое мясо кончилось, осталось только немного заплесневелого хлеба. Сам я для поддержания бодрости духа то и дело прикладывался к меху с вином. Я понимал, что рассердил кого-то из богов, но не мог угадать которого. Можно сказать, что пил я с горя и с досады, и, пока мои люди занимались рыбной ловлей, в одиночестве совершал далекие прогулки по острову. И вот однажды…Он покосился на Елену, она опять поскучнела, глаза глядели бессмысленным взором. Он ободрительно кивнул ей, они выпили, Телемах с Писистратом подняли свои кубки.— Однажды я выпил еще больше, чем всегда, — сказал Менелай, улыбаясь странной, самоуглубленной улыбкой. — Выпил, чтобы разогнать мрачные мысли. И пошел прогуляться в глубь острова. И там я встретил богиню — во всяком случае, существо, сродное богине.Елена подняла голову и улыбнулась: она уже много раз слышала эту историю.— Мы с ней поболтали, — продолжал Менелай, — так сказать, потрепались, мы… словом, мы побеседовали. Она была морской девой, то есть на земле у нее было две ноги — вообще она была прекрасно сложена. А ее папашу звали Проти-проти!— Проти-проти!Писистрат подался вперед, откинулся назад, сложил руки на животе, затряс головой, закашлялся и заныл от смеха; волна смеха захлестнула Телемаха, и сквозь собственный хохот он услышал «ха-ха-ха-ха-ха-ха-аа», рвущееся к потолку из широко открытого рта Елены. Менелай держался за подлокотники кресла, он стиснул губы, пытаясь удержать, подавить приступ смеха, но светлые его глаза сверкали сумасшедшим весельем.Наконец все четверо почти одновременно перевели дух. И наверное, возникла бы пауза, сбой в налаженном, отрадном ритме вечера и египетского хмеля, если бы Елена не спросила с некоторым раздражением в голосе:— Ну а потом? После того как вы… побеседовали?— Мне надо подумать, — сказал Менелай.Он подумал, они выпили.— Жаль, что египетское зелье немного отшибает память, — сказал Менелай, ставя кубок на стол. — Забываешь кое-какие подробности. Но ее звали Эйдофея, и она дала мне много добрых советов. Она рассказала мне, что отец ее — морской бог, а может, бог подводного царства и он прекрасно осведомлен обо всем, что уже случилось, а также о том, что боги замышляют и чему еще предстоит случиться. Надо только его подкараулить вовремя. Обычно он выплывает на поверхность среди дня, и тут-то и надо его схватить, не мешкая. Был он повелителем тюленей. Вы когда-нибудь видели тюленей? Они не похожи ни на каких других животных — разве что на громадных пиявок или на собак особой породы, а может, на старых эфоров Эфоры (букв, надзиратели) — должностные лица; в Спарте и других дорийских городах — высокопоставленные чиновники

и политиков, а может, на певцов… Время от времени бог инспектировал стадо тюленей, пересчитывал их. Чтобы поймать старца, надо было переодеться, подкрасться к нему, а потом схватить и не выпускать до тех пор, пока он не скажет то, что ты хочешь знать.— От этого и вправду веет чем-то божественным — в точности как в настоящих мифах, — заявил Телемах.— Да, но смрад был ужасный, — сказал Менелай. — Не забудьте о шкурах! Эйдофея раздобыла мне несколько шкур, они были только что содраны с тюленей, и объяснила, что мне следует делать, Я взял с собой троих товарищей, и мы стали караулить. Мы пришли на место с рассветом и выкопали ямы в песке, среди скал, где обычно отдыхали тюлени. А потом залезли в шкуры — воняли они нестерпимо, но мы захватили с собой благовония. Тюленей пришлось ждать долго. Мы лежали тихо-тихо и наблюдали за ними сквозь глазные отверстия в шкуре. Странное это было зрелище, самый настоящий спектакль, если бы не зловоние, можно было бы вообразить, что ты в театре. Представьте себе: целое полчище старых певцов, или политиков, или мореходов, которые растянулись на животе и, греясь на солнышке, предаются размышлениям, переваривают пищу и вспоминают свое житье-бытье — вот на что это было похоже.Он пригубил вина, потом посидел, вспоминая, с закрытыми глазами.— А когда Гелиос поднялся высоко в небо и мы уже обливались потом в своих шкурах, явился старец. Мне показалось, что он возник прямо из моря, но я не уверен, возможно, он приплыл на лодке с Большой земли. С виду обыкновенный человек, обыкновенный бог — только с квадратной бородой, длинными волосами и поясом, какие носят в Египте; коренастый и жилистый, старый и седой, даже грудь его, помнится, поросла седыми волосами. И тут мы выскочили из засады и схватили его.Забыв о смешном имени бога, все подались к Менелаю и слушали, затаив дыхание.— И что же? — Это спросил Писистрат.— Он стал менять обличье, — сказал Менелай. — Тюлени, все остальные, те сразу потащились к воде — бульк! — и были таковы. Но старика мы держали крепко, хотя он оказался великим мастером принимать разные виды,— А чей вид он принимал? — спросил Телемах.— Сначала льва, — ответил Менелай. — То есть он рычал, пытался кусаться, бить лапами и реветь, как лев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158