Что они и делали.
Алла оценила все это своим опытным глазом в те две-три минуты, пока эта группа здоровалась и обменивалась ничего еще не значащими (но это только на первый взгляд — незначащими) замечаниями. Потом они двинулись вперед, и Ленин красавец успел на ходу оглянуться и послать своей попутчице обволакивающую, но все же немного растерянную улыбку.
— Ну? — заторопила Алла Лену. — Давай колись. Хорош? Телефон оставил?
— Алка, ты в своем репертуаре! Ну подожди, потом. Знаешь, как спать хочу?
— Догадываюсь! — Алла довольно захохотала.
А у Лены не было даже сил оценить новый имидж подруги. Между тем удивиться было чему.
У Аллы была короткая-короткая стрижка: «ежик» такой стильный серебристого цвета. Только сзади были оставлены довольно длинные редкие пряди, выкрашенные в красно-фиолетовый цвет. Это была прическа спешащего самовыразиться подростка. Но все остальное: глаза, губы, фигура (здорово похудевшая, Алла оставалась обладательницей роскошного бюста) — было столь женственно и притягательно, что у окружающих никаких сомнений в том, что это така-а-я женщина, возникнуть не могло.
Весело подхватив Ленину дорожную сумку одной рукой, а другой взяв подругу за запястье, Алла потянула ее за собой, к машине. Она умудрилась поставить ее не там, где ставят все, а где-то очень близко от перрона.
Они ехали по утреннему, свежему после ночного дождя городу городу, который был Лене очень близок и дорог. И, несмотря на усталость, она была готова снова и снова восторгаться дворцами и просто домами, мостами и мостиками, быстрыми чайками над беспокойной Невой.
Лена любила этот славный город за красоту камня, его составляющего, за стойкость людей, его населяющих, любила за то, что Питер был городом военных моряков и здесь учился и ее папа, и ее Саша, и ее Олег.
Кстати, в каждую свою поездку сюда (хоть и немного их было) она непременно отправлялась на Северное кладбище, чтобы поклониться Олегу (его портрет на памятнике был одновременно и родным и чужим, и близким и бесконечно далеким) и его родителям (они пережили сына совсем не намного: Павел Григорьевич умер через полтора года, а через несколько месяцев ушла вслед за сыном и мужем и Ольга Николаевна).
Лена приходила к двум небольшим памятникам из черного гранита с золотыми буквами, золотыми якорями и чайками — неизменно с белыми розами. Ей казалось, что именно эти цветы должны были лежать здесь всегда. И если бы она жила в Ленинграде, то, наверное, все, что зарабатывала, тратила бы только на белые розы. Алла, умница, зная это, раза два в год (обычно на Пасху и в День Военно-морского флота), несмотря на свою жуткую занятость, приезжала на Северное кладбище и тоже привозила розы. Только это были не несколько цветков, а роскошные белые букеты. Алла ведь не признавала ничего чисто символического: и количество, и качество, и размеры — все должно было быть самое-самое. Такая уж она, Алла, была. Укладывая розы на отполированные могильные плиты, она неизменно приговаривала: «Это тебе, Олеженька, от Лены нашей. А это вам, Ольга Николаевна и Павел Григорьевич». И плакала. Она ведь, Алла, была очень эмоциональна.
Но сейчас — о другом. Сейчас подруги мчали на белом «фольксвагене» по стрелке Васильевского острова, и Алла на ходу, мешая встрече Лены с городом, беспрерывно тараторила обо всем на свете. Несколько раз она возвращалась к главному: недавно была така-а-я шикарная встреча с Гаврилиным, ты не поверишь. Он, оказывается, перевелся в Питер почти полтора года назад. На адмиральскую должность, между прочим. Так этот гад (представляешь, Лен?) позвонил только тогда, когда получил адмирала. И позвонил так, как будто он только тут появился. Это Алла уж потом разнюхала, что он в Питере уже больше года. Ну, по телефону-то он, конечно, ничего про адмиральские погоны не сказал. Думал убить наповал. А Алле, сами понимаете, еще больше хотелось его сразить. Она, бедная, всю башку, по ее собственному выражению, сломала, на чем подъехать: на этом (Алла небрежно вскинула подбородок, указывая на капот своего «фольксвагена») или на «мерсе» (да-да, Лен, у меня еще и «мерседес» теперь есть, увидишь). «Мерс», ясное дело, эффектнее, но на нем Алла чувствовала себя пока не слишком уверенно. В общем, вся измучилась. Как обезьяна.
Лена не поняла про обезьяну.
— Ну, как обезьяна в том самом анекдоте. Когда попросили умных сделать шаг вперед, а красивым велели остаться на месте. Бедная обезьяна! Как я ее понимаю. Ленка, а ты бы, кстати, на месте осталась или вперед подалась?
Лена засомневалась.
Подруга довольно хихикала.
— Не, Ленка, с тобой-то понятно. Но обезьяна-то, обезьяна! Представляешь?!
На Аллу напал жуткий приступ хохота. При этом она, однако, вполне успевала следить за дорогой.
— Так вот, — успокоившись, продолжала Алла. — Он назначил мне свидание. Мы, кстати, не виделись почти шесть лет. Я, конечно, все-таки пересела на «мерс». Да, главное, сделала эту стрижку. — Алла, отняв руки от руля, попыталась ухватиться за остатки волос на голове, это не получилось, и она любовно погладила свой «ежик».
По наблюдениям Лены, Алла вела себя за рулем все же несколько странно: рассказывая что-то взахлеб, она пыталась изобразить это еще и руками. «Господи, помилуй, — твердила Лена про себя. — Господи, помоги нам доехать». Но при этом она, чтобы не обидеть Аллу, изображала внимание, удивление, восхищение и все, что требовалось, хоть и боялась при этом — страшно.
Алла так и не досказала про Гаврилина, потому что по пути встретился какой-то нужный супермаркет и она, ловко припарковав машину там, где, казалось бы, втиснуться было невозможно, потянула Лену за покупками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106