Марго смотрела на Женьку и словно не видела.
— Уходи, — потом сказала она мертвым голосом и отвернулась от него к окну.
Женька потер горящую щеку, неторопливо поднялся и вышел из кабинета, не сказав Марго ни слова.
Маргарита Николаевна пыталась успокоиться, прийти в себя. Ее ждал класс, нужно было проводить урок. Но дрожь в пальцах не проходила. Сердце начало противно ныть, как всякий раз в последнее время, когда сын заставит ее понервничать, выйти из себя. В такие минуты она чувствовала себя совершенно разбитой, больной и ненавидела себя за свою слабость, но избавиться от нее не могла…
Ситуация упорно выходила из-под ее контроля. В ее педагогическом арсенале было много методов воздействия на человека, но все они казались совершенно неподходящими для сына. Он слишком хорошо ее знал, чтобы попасться в какую-нибудь психологическую ловушку, клюнуть на педагогическую хитрость. То, что годилось для других, не помогло бы ей в случае с Женькой. Видимо, в его воспитании она наделала такое количество непоправимых ошибок, что изменить что-либо теперь ей просто не под силу…
— Маргарита Николаевна, вы искали меня? — услышала она за своей спиной голос директора. — Что-то случилось?
Марго повернулась к нему:
— Простите, что оторвала вас от дел, Борис Иванович… Но я со всеми проблемами уже разобралась сама, — еле дыша и совершенно убито механически ответила Марго.
— Что с вами, Маргарита Николаевна? — встревожился директор, пристально глядя на нее.
— Со мной? Ничего… Все хорошо, — попыталась она улыбнуться.
— На вас лица нет, вы такая бледная, Маргарита Николаевна! Вам нехорошо? Что все-таки произошло?
— Борис Иванович подошел к ней поближе и осторожно взял за руку.
Этот трогательно-заботливый жест, внимательный, добрый взгляд едва не заставил Марго расплакаться. Но она, как всегда, сумела взять себя в руки, перебороть минутную слабость. Близкие слезы могли выдать только вдруг дрогнувшие губы.
— Дорогая моя, что же случилось?! — почти с мольбой спросил директор. Ему так хотелось разделить все неприятности с Марго, взять на себя ее боль!
— Я ударила ребенка… — отрешенно проговорила Маргарита Николаевна.
Это прозвучало как нонсенс. Маргарита Николаевна, которая почти никогда не повышала на детей голоса, говорит о том, что кого-то ударила?! Борис Иванович, отказываясь в это верить, замотал головой:
— Что вы? Какого ребенка?….
— Своего ребенка. Своего собственного.
— Женьку? — Борис Иванович несколько облегченно выдохнул. — И из-за этого вы так расстроены? Да все дети получают иногда от своих родителей! Как без этого? Меня отец тоже, бывало, порол… это только пошло на пользу.
— Нет, вы не понимаете!… — Марго вдруг заметалась по кабинету, — Я дискредитировала себя этим, как мать, как педагог… Я опустилась до рукоприкладства и подписалась в своей несостоятельности! Я не могу справиться с собственным сыном! Вы ведь знаете, что это значит, Борис Иванович? Это значит, что я не имею права воспитывать чужих детей, если не справляюсь с собственным! Как я могу руководить педколлективом, давать советы родителям, если сама беспомощна в воспитании сына?
— Маргарита Николаевна! О чем вы говорите?! — Борис Иванович вдруг нахмурил брови, — Я не желаю слушать подобные нелепости! Вы просто немного устали и поэтому поддались сиюминутному порыву…
Послушайте меня, дорогая моя Маргарита Николаевна. Я как директор вам скажу следующие слова — вы замечательный педагог, превосходный руководитель, вы пример для коллег и для меня! Вас тревожит, что, ударив сына, вы отошли от собственных твердых принципов… Но кому как не вам знать, что в педагогике не бывает ничего твердого и нерушимого, раз и навсегда прописанного! Ну, посмотрите-ка мне в глаза и скажите, что я не прав!
Маргарита Николаевна подняла голову и устремила на своего директора долгий пронзительный взгляд. А тот не выдержал и десяти секунд. Вдруг его лицо изменилось, уголки губ безвольно опустились, крылья носа вздрогнули, брови смятенно сломались…
Борис Иванович смотрел в ее прозрачные глаза и даже не пытался скрыть ту бурю чувств, что вдруг нахлынула на него.
— Борис Иванови-ич, — тихонько позвала Марго, заметив, что директор мысленно совсем на другой планете, — Теперь моя очередь приводить вас в себя?..
— Ох, простите, моя дорогая… — Борис Иванович смущенно покачал головой, — все это не к месту, и не ко времени, и никому не нужно… Но все же… все же…
Директор, словно не зная, куда девать свои руки, во взволнованности поднял их и слегка коснулся кончиками пальцев лица Марго у висков и тут же отшатнулся. Признание в любви застыло на кончике языка и в лихорадочно блестящем взгляде, но не было произнесено в очередной раз.
— Нужно идти, меня ждут дети… — поспешно сказал Марго, чересчур поспешно, дабы разрядить двусмысленность ситуации.
— Да, да, конечно… — пробормотал директор, медленно возвращаясь на грешную землю.
Они вместе вышли из кабинета, директор смотрел на Марго печальным взглядом и сокрушенно молчал. А она уже думала совсем о другом — о том, что нужно спасать урок, о том, вернулся ли в класс Женька, не выкинул ли он какую-нибудь очередную глупость… сильно ли он обижен на нее. Она ускорила шаг, убегая от директора. До звонка с урока оставалось пятнадцать минут.
В середине октября значительно похолодало, ночами были заморозки, разукрасившие листву деревьев во все невообразимые цвета. Школьный парк представлял взору картину кисти художника-импрессиониста, смело играющего комбинациями красок.
Лучи позднего октябрьского утреннего солнца подцветили дымное небо и рассыпающуюся мозаику опавшей листвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68