И каким-то таинственным образом эти слова были расслышаны в шумной комнате, и все, подобно стаду оленей, двинулись в Большой зал.
Уходя, Син-Джан кивнул декану, который кивнул ему в ответ. Они договорились, что Огентайнский кубок выставят для всеобщего обозрения, когда все будут сидеть за обеденным столом. Таким образом, им можно будет любоваться весь вечер. Декан должен был проследить, чтобы стеклянную витрину заперли, и затем отпустить охранника. Естественно, витрина была оборудована сигнализацией, но, провожая важную гостью в зал, он меньше всего думал об оксфордской системе безопасности.
Зал представлял собой огромное здание, находившееся напротив Уэбстера, где жили студенты, и состоял из нескольких больших кухонь, расположенных на нижнем этаже, и просторной столовой наверху. В конце зала на возвышении установили стол для преподавателей, богато сервированный самым лучшим серебром, имевшимся в колледже.
За нижними столами сидели студенты, сохранявшие почтительную тишину (то есть меньше шумели), пока профессора и их гости занимали места на возвышении.
Лора сидела на почетном месте, рядом с похожим на трон красным бархатным стулом директора. Она взяла один из бокалов и стала разглядывать его.
Она не слишком хорошо разбиралась в геральдике, но подумала, что герб колледжа смотрится великолепно в необычном сочетании голубого, белого и черного цветов. Перевернутая буква «V» разбивала герб пополам. На верхней половине были изображены две раскрытые книги, а под ними – три лебедя. Внизу можно было прочитать латинскую надпись: «Mums Aenus Virtus».
– «Добродетель – медная стена», – четко, но очень строгим тоном сказал ей кто-то на ухо.
Лора, вздрогнув, посмотрела на сидевшую напротив женщину. На вид ей было лет восемьдесят, никак не меньше.
Она улыбнулась Лоре:
– Я Дафна Грин, почетный профессор античной филологии.
– О, понятно, – сказала Лора, немного смущенная собственным невежеством. – Это серебро времен Георга Третьего. Не так ли?
Не успела Дафна ответить, как сидевший немного дальше преподаватель, признанный специалист по Георгу Третьему, вмешался в разговор и, признав ее правоту, рассказал историю о том, как колледж получил это серебро в награду от одного бывшего ученика, который, к глубокому сожалению, был повешен неблагодарным монархом за то, что сражался в какой-то из войн не на той стороне.
Беседа продолжалась.
У Лоры уже начала кружиться голова от тех знаний, которые с наилучшими намерениями обрушили на нее доброжелательные профессора. Гидеон наблюдал за ней со все возраставшим чувством как удовлетворения, так и отчаяния.
Удовлетворения от того, что она явно была не в своей тарелке. А отчаяния, потому что, как он ни старался, не мог заставить себя отвести от нее взгляд.
Черт бы ее побрал, почему у нее такой необычный овал лица? И почему она должна очаровывать всех этих старых закоснелых ученых мужей, которые в глубине души предпочитают, чтобы их колледжи оставались монашескими кельями? Почему у нее такой заразительный смех и она так возмутительно очаровательна?
Какого черта она надела это платье?
Он не мог оторвать взгляд от пересечения оранжевых полос на ее груди, позволяющих видеть, как от горящих свечей светится ее кожа.
Он выпил бокал шампанского «Вдова Клико» из огромных винных погребов колледжа и попытался завязать с сидевшим справа остроумным специалистом по новейшей истории беседу на любую тему.
Уэллес пытался отвлечься от этого смущавшего его американского голоса, такого мягкого и волнующего, который смеялся и шутил со старым Рексом Джимсоном-Кларком, но это ему не удавалось. Снова и снова его холодные синие глаза устремлялись в ее сторону. Она не давала ему покоя, как больной зуб.
Но не он один так упорно не спускал глаз с Лоры Ван Гилдер.
Справа, через несколько человек, доктор Олленбах нервно крошила кусочки хлеба на свою тарелку.
«Я должна получить ее. Если не получу, то не знаю, что мне и делать. Мне просто необходимо выиграть ее. Мне необходимы деньги. Я должна, должна, должна».
Напротив нее, между деканом и секретарем, сидела Марта Дойл и, пряча улыбку, тоже смотрела на Лору Ван Гилдер.
«Немного она рисуется, эта женщина. Платье просто вызывающее. Интересно, есть ли у меня шанс получить эту премию? Вероятно, нет. Ну да ладно».
В конце стола сэр Лоуренс Фокс ковырял вилкой в своей тарелке.
«Я становлюсь слишком старым для всей этой суеты. С радостью уйду в отставку. Я больше не выдержу, если не получу премию. Нет, мне ее не дадут. Могу поспорить, что ее получит Гидеон».
И с другого конца стола за происходящим наблюдала доктор Жюли Нгабе, на ее миловидном лице отражалось полное спокойствие. Черные глаза не выдавали чувств, а полные красивые губы не были ни растянуты вызывающей улыбкой, ни плотно сжаты. Она выглядела совершенно спокойной.
«Если они не дадут мне эту премию, то колледж Св. Иоанна не предоставит мне второго гранта. Вчера Мортон явно намекал на это. И если я не получу премию, у меня не будет средств, чтобы остаться в Оксфорде, закончить диссертацию и получить степень доктора философии. Мне придется вернуться в Кению. А дома все рассчитывают на мой успех. У меня должен быть шанс! Кроме профессора Уэллеса, я единственная, кого с уверенностью можно назвать первоклассным ученым. Будет несправедливо, если ее не дадут мне».
Наконец подали последнее блюдо.
Лорд Сент-Джон-Джеймс постучал ложечкой по бокалу, и в зале наступила тишина. Он поднялся, чтобы обратиться к своему воинству.
– Леди и джентльмены, мои уважаемые гости, – кивнул он в сторону преподавателей других колледжей, – и студенты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55