– Вы отбираете у меня время, сеньорита.
Нурья отпустила по адресу его предков весьма пренебрежительную фразу. В ответ на это продавец, как ни в чем ни бывало, повторил прежнюю цену.
– Две сотни песет за пару.
А Майкл, тем временем, дал волю глазам. Едва прислушиваясь к взаимным оскорблениям и постепенному уменьшению цифр, он был занят тем, что разглядывал донью Нурью. Сейчас он спокойно мог это делать, ибо она была захвачена обменом репликами с Сантьяго и ничего вокруг не замечала.
Покупательница она была умная, проницательная и неуступчивая и, судя по всему, уходить отсюда без этих птиц не собиралась. Его удивило это желание приобрести этих попугайчиков именно здесь, у этого Сантьяго. В конце концов, были же в Пуэрто-Рико и другие продавцы птиц. Да и куда ей еще их накупать, у нее ведь был уже не один их десяток, вчера Майкл видел их своими глазами. Кончилось все это тем, что она, отсчитав этому Сантьяго девяносто песет, забрала клетку и тут же вручила ее неизвестно откуда взявшемуся молодому лакею.
– Скажите, а они не погибнут? – спросил ее Майкл уже в карете, когда они уезжали с этого рынка.
– Надеюсь, что нет. Во всяком случае, постараюсь, чтобы они не погибли.
– А потом? Остаток жизни им ведь придется провести в клетке.
– Да, но в большой клетке, – с чувством сказала она, поворачиваясь к нему и глядя на него своими карими глазами. – В прекрасной клетке. И они смогут получить все, что захотят.
– Но они утратят свободу.
Она молчала, опустив голову и рассматривая свои руки. Оказывается, она красила ногти в красный цвет. Прежде Майкл этого не заметил. Интересно, а чем? – мелькнула у него мысль.
– Странная вещь свобода, вы не находите? – прервала молчание Нурья.
– Нет, не нахожу. Все очень просто: иметь возможность делать все по своему усмотрению.
Нурья покачала головой.
– Вы не правы. Или же, если вы правы, значит, большая часть мира пребывает в несвободе. Лишь очень немногие могут позволить себе всегда делать то, что пожелают.
– Может быть, я не совсем точно выразился, конечно, они не могут всегда поступать по своему усмотрению, но в основном… Я думаю, что вы понимаете, что я имею в виду.
Она не ответила. Он, помолчав немного, спросил.
– Нашлась та девочка, о которой вы разговаривали с Люсом? Как же ее звать? Ах, вот, Кармен?
– Да, Кармен. Нет, она не нашлась.
– Значит, в вашем заведении следует ожидать падения нравов. Вы ведь об этом, кажется, говорили Люсу?
Она презрительно махнула рукой, мелькнули красные коготки.
– Ах, этот Люс. Я ведь ему всегда говорю лишь то, что он желает слышать. А вы ведь меня считаете злюкой, верно? Злюка, злобная баба, которая заставляет других баб продавать себя.
– Вы это сказали, не я.
– Сказала-то я, а подумали вы, – она повернулась к нему, ее карие глаза потемнели. – В действительности, все это не так, как вы себе это представляете. Вы приехали из Европы и голова ваша забита европейскими представлениями. Что вы знаете о жизни на этом островке?
– Немногое, – согласился Майкл. – Но проституция есть проституция и во всем мире она одинакова.
– Послушайте, что я вам скажу. Кармен всего двенадцать лет. И она ушла из моего дома девственницей.
– Милостивый Боже, – тихо пробормотал Майкл. – А вы что, имели на нее виды? Собирались установить на нее особую таксу с учетом ее молодости и девственности?
– Вы…
Нурья онемела от возмущения. Потом вдруг кинулась к стеклу, отделявшему их от возницы, и что-то быстро ему проговорила. Тот моментально натянул вожжи.
– Убирайтесь, – процедила она Майклу сквозь сжатые зубы и глядя в сторону. – Выйдите из моей кареты. Вы – животное.
Майкл хотел было извиниться, но передумал. Не следовало допускать, чтобы эта женщина отвлекала его от той миссии, ради которой он прибыл в Сан-Хуан. Еще секунду он смотрел на нее, потом, не говоря ни слова, открыл дверь и спрыгнул на дорогу, не дожидаясь помощи лакея.
Лондон, поздний вечер.
Кэб остановился напротив Лоу Корте, тихой и пустынной в этот час. Норман Мендоза вышел из кэба и ступил на тротуар, неуверенно поглядывая то в одну, то в другую сторону.
– Вас не подождать, господин? – осведомился извозчик.
Норман расправил плечи, словно спохватившись.
– Нет, я думаю, не стоит.
– Как будет угодно господину, – кэб потянулся дальше.
Два красных сигнальных огонька постепенно превратились в точки и вскоре исчезли.
Сегодняшний день отличался необычной жарой для первого месяца лета, но вечер был прохладный, даже холодный. Такое сочетание всегда означало туман и слякоть, и сегодняшний вечер тоже не был исключением. В этой серой мгле совершенно невозможно было что-либо разобрать, но Норман хорошо знал дорогу. Он шел и раздумывал. Ему было не по себе от необходимости этой встречи. Он поймал себя на мысли, что уже сейчас ожидал дурных вестей. Пройдя еще несколько метров, он свернул в переулок под названием Белл Ярд.
Паб «Три селедки» стоял на этом месте вот уже почти три столетия. Здание было обветшалым, перекосившимся, наполовину из дерева, наполовину из кирпича, более поздние постройки сжимали его с обеих сторон. У Нормана возникло странное ощущение уже виденного – старый дом Мендоза на Кричарч-Лэйн очень сильно походил на это здание. Толкнув дверь, он вошел в паб.
– Добрый вечер, сэр. Могу вам услужить?
Коротким кивком поздоровавшись с барменом, Норман попросил налить ему бренди.
– Конечно, сэр, – мужчина потянулся к бутылке французского коньяка.
– Нет, нет, не этого. Испанского, пожалуйста. Вот там он у вас стоит, справа.
Бармен кивнул и достал откуда-то снизу тяжелую бутыль с надписью «Гитана» и фигуркой цыганки на этикетке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170