А потом достала коробку и пересчитала деньги. Их было… двести тридцать долларов. Ну, конечно! Она еще подумала, как это много! Ну, еще несколько монет, но двести тридцать долларов – это точно.Медленно, осторожно она опустила руки в коробку и начала считать. Она раскладывала на полу аккуратные пачечки – пятерки в одну, однодолларовые бумажки – в другую. Через минуту она откинулась, не вставая с корточек. Потом пересчитала для точности.Нет, она не ошиблась. Денег стало меньше, а не больше. В коробке лежало чуть больше полутораста долларов.На сто пятьдесят долларов двое в Англию уехать никак не смогут.Элен смотрела на деньги, пока лицо у нее не стало горячим и не защипало в глазах. Она поняла, что если и дальше будет смотреть на них, то заплачет. Тогда она собрала их, положила назад в коробку, а коробку засунула назад под кровать. Куда они делись? Она не могла понять. Израсходованы на учебники? На одежду? Пожалуй, на одежду. У мамы порой появлялись новые платья, и она никогда не объясняла откуда. Говорила только, что купила их очень дешево, что это была большая удача. А сама она растет так быстро! Мама покупала материю и шила ей новую одежду. Да, наверное, в этом все дело.Элен выпрямилась и посмотрела в окошко. Господи, подумала она. Ну, пожалуйста, господи! Если я и дальше буду так из всего вырастать, мы никогда не уедем в Англию!Ее мать вернулась около шести. На ней было розовое платье – Элен прежде его не видела и подумала, что оно ей идет. И Элен сразу заметила, что мама в хорошем настроении. Она напевала, готовя ужин, и задавала Элен всякие вопросы про школу, про домашние задания – ну совсем так, как по вечерам, когда не слишком уставала. Однако Элен подумала, что ответы она не слушает – такие мечтательные и рассеянные были у нее глаза. Элен не обиделась, потому что чувствовала себя очень виноватой перед мамой за все, в чем мысленно ее упрекала. Ведь не вина мамы, что она говорит так, как говорит. И она правда очень хороша собой – вот сейчас глаза у нее сияют, и выглядит она почти такой же красивой, как раньше.Может быть, спросить ее о Касси Уайет – про то, как Касси что-то напутала с часами, когда она работает днем? Но, хотя мама как будто была в хорошем настроении, Элен побоялась. Мама не терпела, когда ее спрашивали, куда она идет и когда вернется. Называла это шпионством. И вместо этого она рискнула рассказать про Присциллу-Энн – про то, как зашла к ней по дороге домой. И все получилось отлично – мама только кивала, улыбалась и ничего не говорила.Осмелев, Элен продолжала – рассказала про шипучку, про говорящих кукол и про розовую спальню в оборках и фестонах.– Такая красивая, мамочка, ну просто прелесть! Да, и еще у них новая ванная – знаешь, тоже вся розовая. Настоящий душ со стеклянной дверью. И розовая плитка – такая блестящая. И ванна тоже розовая, и раковина – нет, ты только представь себе! И даже…– Розовые? – Дуги бровей чуть-чуть приподнялись. – Деточка, немножко вульгарно, ты не находишь?Элен опустила глаза.– А мне понравилось, – сказала она, и вновь на нее нахлынула жуткая неуверенность. Опять она ошиблась.Вот она думала, как все это красиво, а оказалось, что вовсе нет. Мама сказала, что это вульгарно. Прямо так и сказала. Она медленно подняла глаза и посмотрела матери в лицо. Почему мама настолько уверена?Наступило молчание. Ее мать откинулась на спинку кресла.– А потом? – спросила она наконец. – Что ты делала потом? Надеюсь, что ты не очень меня заждалась?Она спрашивает по привычке, решила Элен. Прежде она действительно волновалась, когда задерживалась. А теперь как будто бы перестала. Элен чертила ногтями по клеенке, собираясь с духом.– Да так, ничего. – Она пожала плечами. – А потом… потом я начала думать… – Она сглотнула. Ей все еще было страшно заговорить об этом прямо. Если мама узнает, что она пересчитала деньги в коробке, то рассердится. А когда она сердилась, Элен пугалась. На ее щеках проступали пятна, на висках вздувались жилки, фиалковые глаза вспыхивали, и она вся тряслась.– Знаешь, я вот вспомнила… Мы еще копим деньги, чтобы вернуться в Англию?Ее мать сразу села прямо, глаза у нее утратили туманность. Казалось, она хотела что-то сказать, но удержалась. Лицо у нее стало хмурым и злым. Но тут же смягчилось, и она улыбнулась. Долгой и медленной, странной улыбкой, чуть-чуть загадочной.– Конечно, деточка моя, – сказала она. – Ну, конечно. Ведь я тебе много раз говорила, верно? Как я могла бы забыть? – Она помолчала. Элен не спускала глаз с ее лица. – Но просто… Ну, мы ведь живем здесь уже давно, и тебе нравится твоя школа, и вот иногда мне кажется, что остаться было бы лучше.– Остаться? – Элен почувствовала, что щеки у нее горят. – Здесь? На трейлерной стоянке?Ее мать засмеялась.– Нет, деточка, ну, конечно же, нет! Оставаться здесь, если у нас появится возможность уехать? Нет, деточка, я о другом. Но если бы… наше положение изменилось. Очень изменилось. Тогда было бы не так плохо остаться в Америке, и даже в Алабаме, как по-твоему?– Изменилось? Как так изменилось? – Элен повысила голос, но ее мать только улыбнулась.– К лучшему, деточка, естественно, к лучшему. Если бы, например, у нас стало больше денег, намного, намного больше. И мы могли бы поселиться в хорошем доме. Если бы у нас был автомобиль… и красивые платья, сколько бы мы ни пожелали. Если бы мы навсегда могли забыть про экономию и покупать все, ну, почти все, что нам захочется… – Она неопределенно пошевелила пальцами. – Если это случится, я, мне кажется, охотно тут останусь. – Она поглядела на покрасневшее, скептическое лицо Элен. – Деточка, такое упрямое выражение!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91