И для того, чтобы понять, что тут имеется в виду, не нужно быть Аристотелем».
А потом вдруг до меня дошло. Ведь Ральф играет вовсе не Астрова! Он играет себя! Да, все сходится. Мы живем вместе вот уже почти десять лет, и за эти десять лет Ральф действительно стал другим. Куда более скучным. Неудивительно, что эта самая реплика стала ему поперек горла.
Я уже начала сомневаться: а есть ли вообще Ральфу до меня дело? Возможно, истинную любовь он способен испытывать только к себе, вернее – к тому персонажу, роль которого в данное время играет. Влюбленный в себя Ральф корчил перед зеркалом рожи. И если я оказывалась между ним и этим зеркалом, то перепадало любви и мне. Но стоило только сдвинуться с места – и вся любовь пропадала, как и мое отражение.
А что, если я чертовски к нему несправедлива? Глядя на Ральфа, я пыталась увидеть в нем человека, которого любила, рядом с которым хотела прожить всю жизнь и состариться. Возможно, он все тот же, а вот кто изменился, так это я. И тут впервые за весь вечер я почувствовала себя виноватой. Все мысли и чувства были устремлены к Джошу. Тело мое оставалось с ним; я почти физически ощущала, что излучаю некую энергию, отталкивающую Ральфа.
– Хочешь, накормлю тебя ужином? – устало спросила я.
Он взглянул на меня так, словно не слышал.
– «В десять лет другим человеком стал»! – воскликнул он, ломая руки и с загнанным выражением на лице. – Так лучше, да?
Нет, не только я изменилась.
– О, совершенно замечательно, дорогой! Так ты будешь ужинать или нет?
– «В десять лет другим человеком стал…» – снова произнес он, на сей раз с оттенком грусти.
Это будет продолжаться до бесконечности, подумала я. Налила себе еще бокал вина и уткнулась в вечернюю газету. И между строками, описывающими последний визит в Боснию госсекретаря США, вдруг услышала голос Джоша: «Мне страшно нравится твое тело в лунном свете…»
Итак, я стала любовницей, приходящей на ленч.
Я не знала, чем занимается Джош по вечерам. Оставалось лишь надеяться, что если буду достаточно требовательной к нему днем, то особых сил, чтобы разгуляться вечером, у него не останется. Впрочем, если говорить о Джоше, уверенной в этом быть нельзя. Сексуальные его аппетиты просто поражали воображение. В моем присутствии он перманентно пребывал в состоянии эрекции. Я же – преимущественно в горизонтальном положении.
Днем я ревнивым глазом следила из окна за входом – проверяя, не шмыгнула ли в подъезд какая-нибудь аппетитная блондиночка, не нажимает ли она на звонок. К несчастью, теперь он работал вне дома, делал какую-то выгодную заказную работу по модам. И я, стараясь пригасить чувство ревности, звонила ему в ателье – убедиться, что он действительно там. Вот этого делать никак не следовало.
– Я работаю, милая, работаю! Ясно тебе?
И я перестала звонить и решила, что буду верить ему.
Гейл так и кипела, вовсю демонстрируя свой ирландский темперамент, раздираемая противоречиями между ролью тайной соучастницы и матери-настоятельницы. Даже речь ее стала карикатурой на ирландское происхождение.
– Боже ж ты мой, дорогуша! Ты только скажи на милость, ну как я могу толкать какой-нибудь старой шлюхе платье, когда ты только и знаешь, что скакать, как коза, туда-сюда, наверх и вниз, а я должна, вишь ты, притворяться, что по лестнице шастает какой-то там долбаный водопроводчик!
Кэролайн, мысли которой были целиком поглощены новым предприятием, казалось, ничего не замечала. Лишь жаловалась на мою занятость и на то, что я не хожу теперь с ней на ленч в «Треви».
– Ты что, на диету, что ли, села, Анжела? Но это ж просто смешно, с твоей-то фигурой!
Я высказала предположение, что она должна быть счастлива тем фактом, что отныне Ренато всецело принадлежит ей. В ответ она лишь скорчила гримасу и отмахнулась. С тех пор как ей не удалось выбить из Ренато приглашения на ферму в Тоскане, где они предались бы бурным летним забавам на лоне природы, она вычеркнула его из списка потенциальных любовников. Или так по крайней мере утверждала.
– А где же твой гонщик Формулы-1 из Рима, Кэролайн? – как-то спросила я. – Ну тот, что с тремя яйцами?
Она злобно фыркнула. Очевидно, он отправился на очередные гонки или нашел другое пристанище для подзаправки и демонстрации своих уникальных анатомических особенностей.
– Скажи, Анжела, ты ведь вроде бы свободна сегодня вечером? – спросила Кэролайн, проигнорировав мой вопрос о гонщике с тремя яйцами. – Надо поговорить о деле. Обсудить, что мы собираемся организовать и как. Давай подваливай к семи, ладно?
Я уже давно не была у Кэролайн. Патрик, по ее словам, собирался на очередную пьянку в Сити. У Ральфа, насколько мне было известно, сегодня генеральная репетиция, вернется он поздно. Магдалена обещала угостить Рейчел каким-то национальным португальским кушаньем, которое грозилась приготовить вот уже несколько недель. Нечто под названием «текавай».
– Я делать текавай! – сияя, сообщила она.
Опасаясь за здоровье дочери, я спросила, что представляет собой это блюдо. Но Магдалена лишь широко развела руками и просияла, как солнце. Из чего я сделала вывод, что кушанье, очевидно, включает все мыслимые и немыслимые компоненты – некий португальский эквивалент паэльи, сдобренный жгучими португальскими специями и непременно напоминающий по виду ядовитую медузу. Я оставила Рейчел записку с напоминанием, что, оправившись от угощения, она должна немедленно сесть за уроки, а Магдалене оставила денег на закупку всех необходимых ингредиентов. Рейчел обещала помочь донести ей все, сияя, добавила Магдалена. Представляю, что будет твориться на кухне, когда я вернусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129