Членораздельно они выкри-
кивали одно слово "эвакуация". Мальчишки дрались до крови, до слез. Раз-
вести их могла только милиция. Так что Марья Ивановна очень кстати при-
несла к тому времени двух, как она сказала с гордостью, "будущих милици-
онеров". Вместо сосок во рту у них торчали свистки, они непрерывно свис-
тели.
Оказалось, что свистя, дети растут очень быстро. В один прекрасный
день милиционеры расчертили пол мелом. Переходить можно было только по
пешеходным переходам. Пару раз, когда, казалось, никого нет, Штукин пе-
ребежал в неположенном месте, но был остановлен свистком. Маленький ми-
лиционер вылез из-под стола и провел беседу: "Жизнь дадена один раз, - с
трудом выговаривал он, - а вы перебегаете в неположенном месте! Или жить
надоело?"
Штукин аж прослезился. Разве посторонний милиционер так душевно пого-
ворит? Штрафанул бы и все! Свой родненький милиционер, - другое дело! Он
сунул сыну конфетку, но тот замотал головой, мол, на работе нельзя.
Растроганный Штукин по зеленому сигналу светофора пошел в туалет. У
двери ему козырнул второй милиционер. Отдав честь, заикаясь, спросил:
"По-по как-какому вопросу?"
- По личному. Разрешите идти?
- И-идите! По личному не б-более трех минут. Потом я стре-ляю!
Маленький мильтон вынул из кобуры игрушечный пугач.
Через неделю Штукин заканчивал свои личные дела за минуту до выстре-
ла. "Действительно, глупо провести лучшие годы свои в туалете, ведь жи-
вем один раз", - думал он и до посинения читал выписанный Марьей Иванов-
ной журнал "Вопросы философии". Он ничего не понимал, но уровень непо-
нятных вопросов был настолько высок, что Штукин чувствовал себя в чем-то
философом, и это было приятно.
Однажды тесть заявил, что скоро подъедет свояк с тремя пацанами, пос-
кольку у них в Полтаве сильно стесненные условия жизни. А здесь свобод-
ного места навалом. Штукин подумал и решил: "Действительно, метраж поз-
воляет!".
Иногда знакомые пытались прийти к Штукину в гости. Но не тут-то было!
Из-за двери на замках и цепочках милиционер спрашивал пароль. А из пос-
торонних кто ж его знал! Самому Штукину приходилось непросто: пароль был
утром - один, днем - другой, а к вечеру пароль на всякий случай еще раз
меняли. Слава богу, малыши знали всего шесть паролей, и, перечислив их,
Штукин запросто угадывал нужный.
Спал Штукин абсолютно спокойно. Даже не проверял, закрыта ли дверь.
Зачем? Ведь кто-то из милиционеров дежурил в засаде. Правда, ночью слу-
чались проверки. Светили фонариком в глаза, шепелявили: "Папа, ваши до-
кументы?" А у Штукина под подушкой паспорт. Он его р-раз! А ему: "Изви-
ните, можете спать!" И Штукин тут же проваливался в сон, радуясь, как
все устроилось. Одному в жизни страшно, а когда кругом свои, - ни черта!
Свои дворники, милиционеры, пожарники, да еще Марья Ивановна, задумчиво
поглаживала живот, кого-то снова ждала. Глядишь, после брюквы эскадрилью
летчиков принесет! Значит, и сверху будут свои... Словом, Штукин
чувствовал, что живет, наконец, как у Христа за пазухой. Если не глубже.
Мыслитель
Великолепно сложенный парень третий час сидел на камне и, подперев
рукой подбородок, бессмысленно смотрел в одну точку. Левая нога затекла,
свело руку, задница окаменела, но надо было потерпеть еще полчаса до
конца сеанса. В который раз он пытался сосредоточиться, подумать о жиз-
ни, - ни черта не получалось! В мозгу мелькали куски жареного мяса,
женские ноги, пиво и прочая аппетитная ерунда.
- Спасибо, - сказал скульптор, любуясь законченной работой. - Вы сво-
бодны!
Натурщик встал, с хрустом потянулся и, сладко зевнув, спросил:
- Месье Роден, а как назовете скульптуру, придумали?
- Придумал! "Мыслитель"! Да! Да! "Мыслитель" Родена!
ПернатыЙ
Перед сном на блаконе как-то раз зазевался, - шарах по морде, ни с
того, ни с сего! Да еще врываются в рот и трепещут!
Вот вам свобода слова! Сказать не успел, уже рот затыкают, да в тем-
ноте еще не поймешь чем!
Я кляп пожевал, - отбивается! И на вкус вроде птичка сырая, в смысле,
живая, но породу языком не определишь. По клювику - дятел! Та-ак, думаю,
мало мне соседей сверху, тараканов на кухне, так еще дятел долбит дупло
во рту! Даже внутри себя не хозяин!
Языком выталкиваю, руками, - ни в какую. Мало того, что без стука в
чужой рот лезут, так еще переночевать норовят. Еле-еле на свободу вытол-
кал. Причем кого, в темноте так и не разобрал. Тьфу! Зубы чищу, а оттуда
перья да пух!
Утром на балкон вышел в тапочках, зубы стиснул, не дай бог снова зев-
ну... И тут "вжик" и "вжик"! Птичка надо ртом моим крутит! Досиделась,
бедняга, голыми лапами на проводах, умом тронулась, забыла, где дом род-
ной. С моим ртом перепутала.
А птичка, скажу вам, странной наружности на свету оказалась. Не дятел
и не совсем воробей, хотя морда нахальная, но перышки в иностранную кра-
пинку. Вдруг колибри?! Или такой вариант: колибри нечаянно к нам залете-
ла, с воробушками спуталась, и в результате такое вот колибря.
Я пальцем вверх тычу: "В нашей стране птицы под крышей живут! Идиот-
ка!" - говорю ей сквозь зубы, но не со зла, а чтоб в рот не прошмыгнула
на полуслове. А птаха, знай, в лицо тычется и пищит жалостно, как сиро-
та. Я ее тапком.
Внизу под балконом толпа собралась, кулаками размахивают: "Оставьте
птичку в покое! Шовинист!" У нас ведь как: сначала забьют насмерть, а
после начнут разбираться "за что". Я рот открыл, объяснить им, "я не
против пернатых, я - за". И тут птаха меж зубов фить! У левой щеки улег-
лась и затихла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142