– Надеюсь, у вас есть интересные предложения.
Диарея?– вопрошал встревоженный голос, перекрывая звук спускаемой воды.
Я уставилась в тарелку с индийским супом.
Все время бегаете в туалет?..
Я отодвинула тарелку с супом и принялась ковырять слипшиеся макароны.
Избавьтесь от диареи – примите «Банг»!..
– Минти, здесь свободно? – Это был Джек.
Я кивнула. Он сел за столик, поставив перед собой поднос с сэндвичем и кофе. Вид у него был усталый и напряженный, как обычно.
– Софи в порядке? – спросил он.
– Да. Кажется, да.
– Не стоило мне так срываться, – покаялся он. – Но она меня вконец достала.
– Хм...
– Строит из себя деловую женщину, – ворчал Джек. – Иногда мне кажется, что она слишком серьезна для радио «Лондон».
– Не уверена, – возразила я. – Сдается мне, вы плохо ее знаете.
– Я был с ней безобразно груб? – вдруг спросил он и впился в меня просительным, чуть ли не умоляющим взглядом.
– Ну, не совсем... – И тут я вспомнила, что говорили на семинаре. – Да. Безобразно.
– Ничего не могу с собой поделать, – вздохнул он. – Терпение уже не то, что прежде.
И это было правдой. Несмотря на свой колкий юмор, Джек всегда оставался на редкость приятным человеком. Под маской невозмутимости скрывались блестящие способности руководителя. Теперь он стал холодным и раздражительным. Но что хуже всего, безразличным.
Он задумчиво сжевал сэндвич с сыром и ветчиной. Потом обхватил голову руками.
– Джек, у тебя все в порядке?
– Нет, – буркнул он. – Нет.
– Я могу помочь?
Он улыбнулся, пристально посмотрел мне прямо в глаза и покачал головой, отводя взгляд.
– Слишком поздно, – в его интонациях слышалась усталость. – Ничего уже не поделаешь. Приходится признать, что я совершил чудовищную ошибку.
– О, уверена, можно поговорить с Софи и все объяснить. Она поймет, – успокоила я. – Софи, конечно, любит командовать. Она же слишком молода и просто не понимает, что...
– Дело не в Софи, – произнес он. – А в Джейн.
Джейн? Его жене, с которой он прожил восемь месяцев? Из груди Джека снова вырвался вздох. И только я собралась спросить, не хочет ли он поговорить об этом – ведь мы с Джеком всегда были очень близки, – как он сам продолжил:
– Мои падчерицы, Иоланта и Топаз. Они превратили нашу жизнь в настоящий ад. – Он судорожно сглотнул. – Прошлые выходные были худшими в моей жизни.
– О господи...
– Они меня ненавидят, – прошептал он.
– Разве можно тебя ненавидеть? – не поверила я. Он горько улыбнулся, потер виски кончиками пальцев:
– Как видишь, можно. Они усмотрели во мне смертельного врага. И так было с самого начала. Я соперник, и меня презирают. Издеваются всеми возможными способами.
– Джейн не встает на твою сторону?
– Если бы, – губы его искривила горестная усмешка. – Она души не чает в своих доченьках, нянчится с ними, хотя они давно вышли из пеленок: одной тринадцать, другой все пятнадцать. Потому я и сорвался, – тихо оправдывался он. – Софи напомнила мне их. Пытается командовать. Подрывает мой авторитет. Я этого не выношу. Мне и дома дерьма хватает.
– Понимаю. – Бедный Джек. – Но... ты же смог поставить Софи на место, – заметила я.
–Да.
– Поставить на место – это еще мягко сказано.
– Да уж, – признал он.
– Так что мешает тебе поставить на место своих падчериц?
Повисла тяжелая пауза.
– Не могу, – сказал он. – Я им не отец, и они не устают об этом напоминать. Чуть что, сразу бегут к Джейн и говорят обо мне гадости. У нас и без них-то проблем хватает, – удрученно констатировал он. – Поэтому Софи и досталось.
– Ты мучаешь кошку, – отозвалась я.
– Что?
– Ты мучаешь кошку, вот что ты делаешь, – объяснила я. – Нам рассказывали на занятиях по психологии. Если у тебя проблемы на работе, ты приходишь домой и вымещаешь злость на домашних. В твоем случае все наоборот: ты отыгрался на Софи.
– Наверное, да. Честно говоря, я сейчас плохо соображаю. На самом деле, Минти, я уже на пределе.
О соле мио...
Я тоже была на пределе.
.. .ста ифронте те!..
Она крутит эту пластинку целый день.
кванно фа нотте...
На предельной громкости.
О соле мио!..
И каждый раз, когда я пытаюсь уменьшить громкость, снова увеличивает ее. Я не могу думать.
– Нельзя ли чуть-чуть потише? – спросила я Эмбер. – Чуть-чуть.
– Нет! Это можно прочувствовать только на полной громкости.
Эмбер проводила терапию – заболел Педро. В это время года он впадает в уныние. Эмбер говорит, у него зимняя аномальная депрессия. Сокращенно ЗАД. Он не вылетает из клетки, понуро вешает голову и молчит как рыба. Более того, он выдирает перья на груди – верный признак тоски у попугаев. Единственное лекарство от нее – неаполитанские серенады. Хотя Педро любит не всех исполнителей. Например, Марио Ланца помогает лучше, чем Тито Гобби. Карузо действеннее Каррераса. И в особенный восторг попугая приводят нежные неаполитанские напевы Тони Марчи. В точности, как бабушку. Паваротти на него совсем не действует. Уж мы проверяли.
Ке белла коза, на иурната э соле, Наръя серена доппа на темпеста!
– Очень сентиментальная птица, – произнесла Эмбер, передвигая мой журнальный столик красного дерева в другой конец гостиной. – Любит музыку, которая идет от сердца. Надо связать ему теплый полосатый свитер, – со смехом добавила она. Потом уперла длинные, изящные руки в стройные бедра, оглядела гостиную и распорядилась:
– Помоги-ка мне, Минт!
– Ты чего?
Она решительно взялась за подлокотник маленького дивана:
– Передвинем его к окну.
– Зачем?
– Так будет лучше. Вот зачем.
– Ну, вообще-то, я... не хочу, чтобы он там стоял, – промямлила я.
Эмбер вперила в меня недоуменный взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138