Можно даже почувствовать себя мэтром с определенным влиянием. Но если попадаешь на настоящий фильм с мало-мальски известными личностями, сразу становишься, как ты сказала, бесправным рабом. Там лучше всего помалкивать и улыбаться. А уж если открывать рот, то только для комплиментов. Женщинам нужно говорить, что они и без косметики выглядят бесподобно, а мужчинам… Да, то же самое. Они все страдают нарциссизмом в последней стадии.
Дорис оторвалась от созерцания собственных пальцев и с интересом посмотрела на Джессику:
— Тебе нравится твоя работа?
— Представь себе. В конце концов, их физиономии для меня — просто холст, на котором я рисую. Мы ведь тоже своего рода художники. Мне нравится играть с красками, с формой, создавать те или иные маски, превращать уродов в красавцев и наоборот. Наверное, звучит пафосно? Но это так, иначе черта с два я бы корпела на студии. А тебе твоя работа по душе?
— Очень.
— По душе объяснять изо дня в день одни и те же прописные истины кучке юнцов, которые, слушая тебя, все равно думают только о сексе?
Дорис расхохоталась и откинулась в кресле.
— Джесси, у тебя своеобразные понятия о преподавании. Я все-таки не учитель химии в старших классах средней муниципальной школы. Кажется, мои ногти уже высохли… Покрыть их еще одним слоем? Тебе не противен запах лака? Ну и отлично… Я же дышу твоим сигаретным дымом. Не знаю уж, о чем думают мои студенты в свободное время, но на занятиях они меня слушают и очень даже понимают. Видела бы ты их замечательные умные лица, слышала бы, как некоторые из них бойко рассуждают!
— Ну да, а потом эти умники защитят диссертации, наймутся в секретные правительственные лаборатории и будут разрабатывать биохимическое оружие массового поражения.
Дорис выдержала многозначительную паузу.
— Ох, боевики класса «Б» нас погубят. Восемь из десяти биохимиков не разрушают, а созидают. Все новейшие лекарства создаем мы. И с гормональными нарушениями, приводящими к патологии внутриутробного развития плода, боремся тоже мы. А еще мы уничтожаем противных насекомых. И уменьшаем поголовье ворон в больших городах путем медикаментозного выхолащивания самцов.
— Фу, какой ужас. Какое уж тут созидание. Вам не жалко бедных ворон?
— Мы их не отстреливаем из ружья, а создаем таблетки, которые они с аппетитом жрут, а потом не могут завести потомство. Но вообще, вороны не по моей части. Кстати, мы с Аланом не имеем отношения к пузырящемуся изумрудно-зеленому ядовитому вареву, в котором гибнут все кинозлодеи из секретных лабораторий. Кстати, Джесси, почему химическая отрава в кино всегда зеленого цвета?
«Твоя снисходительная ирония, дорогая, действует мне на нервы», — мысленно заметила Джессика и невозмутимо ответила:
— Зеленый и фиолетовый — это так называемые «плохие» цвета, выигрышно работающие на черном фоне. А «хорошие» цвета — например, цвета искр, вылетающих из волшебной палочки доброй феи, — розовый и голубой. Они мило смотрятся на серебристом фоне… Кстати, я тоже не имею отношения к созданию тех восхитительных булькающих смесей, которыми наполнены ведьмины котлы. Зато я своими руками создаю таких ведьм, вампиров и прочую нечисть, что порой самой страшно становится…
Однако вскоре выяснилось, что Дорис присуще еще одно качество — феноменальная откровенность. Похоже, в силу своего легкого характера она просто не могла долго пикироваться с кем-либо: вечером того же дня Дорис, явно испытывавшая дефицит общения со сверстницами, принялась сыпать всевозможными подробностями из своей жизни, а взамен потребовала откровений от Джессики. Вначале та слегка ошалела от вороха полученной интимной информации, затем потихоньку втянулась в игру, а в конце концов (хотя категорически не собиралась этого делать) рассказала и про Тома. Дальнейший разговор доставлял обеим куда больше удовольствия, ибо касался исключительно мужчин, и, когда Джессика поинтересовалась, легко ли Дорис работать с собственным мужем, та мгновенно ответила:
— Очень. Я мечтала об этом еще десять лет назад когда была его студенткой. У Алана аналитический ум: он любую данность может расчленить по пунктам, выявить причинно-следственную связь и сделать ряд выводов. Поэтому он и лекции так здорово читает: все ясно и понятно.
Джессика опять полезла за сигаретой. Почему-то она вдруг не сумела справиться с тем глубинным чувством страха, который постоянно пыталась заглушить.
— Как это замечательно, когда все ясно и понятно… Я тебе завидую. А я живу словно на вулкане. И тому столько причин — не перечислить. Ты сама, наверное, понимаешь. Том хорошенький, он младше меня на восемь лет. И он очень талантлив, Дорис. Рано или поздно он переберется в Голливуд. Собственно, так и должно быть. Я слишком привязалась к этому мальчику, я им живу, им дышу. А зря. Любой психоаналитик в два счета объяснит, что коль скоро он вырос без матери, то инстинктивно тянется к зрелой женщине, ждет заботы и любви. Но это возрастное. Пройдет еще какое-то время, и он бросит меня — в тот самый момент, когда я уже не смогу, вообще не смогу обходиться без него! Не может это тянуться вечно. Его пригласят в какой-нибудь крупнобюджетный проект, окружат красотки… Том захочет вкусить всех прелестей, он не откажется ни от одного соблазна, он ведь еще мальчишка. И он карьерист. Он не будет долго держаться за юбку безымянной гримерши! — Джессика несколько раз с силой щелкнула зажигалкой, регулируя высоту язычка пламени и градус собственных эмоций. — Не всем удается встретить почтенных ученых, Дорис, и безмятежно прожить с ними остаток лет… Ладно, не буду навлекать неприятности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86