Он уже слышал сквозь остатки сна шаги Сойты в соседней комнате, слышал, как она тихонько звякает посудой, переставляет что-то. Вот шаги Сойты приблизились к двери комнаты Хинкапа, Сойта легонько стукнула пальцами по косяку и сказала негромко, словно зная, что Хинкап уже не спит:
– Хинкап, вставайте! Завтрак готов.
Хинкап вскочил, уронив одеяло, и пошел в ванную. В первые дни пребывания в этой странной лесной деревне его удивляло, что в домах, выглядевших снаружи как едва ли не первобытные избы, оказались прекрасные условия, – ванные комнаты, электричество и прочее, – но потом он как-то перестал об этом думать. Он вообще мог думать только о Сойте. И даже не в красоте этой женщины было, наверное, дело, а в том невероятной силы обаянии, которое исходило от каждого ее жеста, взгляда, улыбки…
Хинкап познакомился со всеми жителями лесного поселка – гостя приняли так, что Хинкап оказался полностью покоренным этими людьми, отдался на волю случая и жил, не беспокоясь о будущем, – и хотя раз в неделю бывал на своем катере, но думал о появлении ремонтников теперь уже скорее с опасением, – в глубине души ему не очень хотелось, чтобы его нашли. Прошлое, включающее в себя службу, спешку, обязанности затянулось в памяти легким серебристым туманом – таким, как тот, что иной раз по утрам стелился между домами в этой спокойной и ласковой лесной обители, затерянной в глуши. Но сами по себе прогулки к катеру составляли одну из радостей его теперешней жизни – потому что в этих прогулках его всегда сопровождала Сойта.
Иногда, перед сном, Хинкап вдруг на мгновение пугался собственного безразличия к прошлому, но быстро забывал обо всем, убаюканный мыслями о Сойте… Он не страдал излишней склонностью к самоанализу, и потому воспринял все случившееся с ним относительно спокойно. Немного встревожило его вновь повторившееся видение – Сойта, как и девочка в лесу, в первый день пребывания его здесь, на Алитоле, вдруг показалась ему древней старухой. Но когда Хинкап сказал об этом Сойте, она успокоила его, объяснив, что это не болезнь; так бывает со всеми, потому что в лесу есть дерево, вертас, аромат которого навевает галлюцинации. «Когда оно цветет, мы не ходим в лес, – сказала Сойта, – но иной раз ветер приносит пыльцу, – и тогда мир предстает перед нами искаженным. Ничего опасного здесь нет». И больше Хинкап не думал об этом.
Несколько раз Хинкап пытался сообразить, почему, собственно, жители лесного поселка не работают, – то есть они, безусловно, много трудились, читали, писали, спорили, – но Хинкап имел в виду какую-то службу, и собирался спросить об этом Сойту – но каждый раз почему-то забывал задать этот вопрос.
Хинкап тоже много читал здесь – освоившись с языком, он стал поглощать книги об Алитоле, знакомился с историей, культурой – и удивлялся себе, поскольку никогда прежде не был заядлым читателем. А вечерами они усаживались у камина, и Сойта расспрашивала Хинкапа о Земле, о том мире, в котором родился и жил Сол. Почтальон рассказывал, вспоминая самые мелкие подробности своей жизни… и его ничуть не удивляло, что Сойта, рассказывая, в свою очередь, об Алитоле, почти ничего не говорила о своем лесном мире. И почему-то Хинкапу нисколько не был интересен этот мир, – хотя в нем и жила Сойта. Лишь сама эта женщина имела для него значение. Она была… она была, как душистый весенний сад, как золотой луч, как роза, укрытая в густой зелени на берегу пруда…
Случались и грустные дни – когда Сойты не было дома. Куда она уходила, Хинкап не знал, и не решался спрашивать, – в конце концов, он здесь гость, и дела хозяев его не касаются… но когда Сойта говорила ему утром: «Я ухожу, Хинкап, до завтра меня не будет», – почтальон чувствовал, что день становится пасмурным и унылым, что серость лезет из всех углов, а лес увядает на глазах… Но он молча кивал головой, прощаясь с Сойтой. И не выходил из дома до ее возвращения.
III
Уходя вчера, Сойта сказала, что вернется сегодня утром. Однако близился вечер, а ее все не было. Хинкап уже с полудня не находил себе места, слонялся по дому, заглядывая во все комнаты, – будто надеялся, что Сойта окажется вдруг в одной из них, – и наконец решил пойти к Дорею, жившему на другом конце поселка. С ним у Сола Хинкапа наладились особенно приятные отношения, хотя Дорей и заходил в гости не слишком часто. Впрочем, подумал Хинкап, с этими людьми, наверное, невозможно быть в плохих отношениях, – такие они все спокойные, добрые и обаятельные.
Подойдя к дому, в котором жил Дорей, Хинкап посмотрел на окно комнаты своего друга. Окно было закрыто занавеской. Хинкап поднялся по ступенькам, тихо постучал в дверь. Никто не откликнулся. Хинкап, подождав немного, стукнул еще раз. Внутри послышались шаги, дверь открыла жена Дорея, Лэли.
– Здравствуйте, Хинкап, – сказала она. – Вы к нам? А Дорея нет.
– Лэли, – Хинкап старался скрыть волнение, – вы не знаете, где может быть Сойта? Она обещала вернуться утром, но ее до сих пор нет.
– Не беспокойтесь, Хинкап, – улыбнулась Лэли. – Ничего не случилось. Они все вернутся к вечеру.
– Спасибо.
Хинкап отправился обратно, и только теперь заметил, что в большинстве домов занавески на окнах задернуты – почти все жители куда-то ушли. «Они все вернутся к вечеру». Значит, Сойта уходит не одна, – интересно, куда же все они могут отправляться на день, на два?
Видимо, где-то неподалеку есть город, и жители лесного поселка отправляются туда за покупками. Тогда действительно думать не о чем. Да и Лэли выглядела спокойной, ее вид уничтожил тревогу Хинкапа. Почтальон подумал – неплохо б и ему пойти в этот город – вместе с Сойтой, разумеется… посмотреть, как живут горожане на Алитоле, вообще познакомиться поближе с государством, планетой… и вдруг найдутся инженеры, способные разобраться в земной технике и помочь ему вернуться домой… Почтальону очень захотелось на Землю, захотелось вновь увидеть сослуживцев, особенно – Тонгина, с которым Хинкап постоянно ссорился, но чувствовал себя без него одиноким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23