Может, новоиспеченная аристократка не желает, чтобы мир узнал о прежней, неприметной, не умеющей читать членовредительнице из Техаса? Может, даже Мосби неизвестно о преступном прошлом его жены? И, может, бывшая Сью-Би Слайд желает, чтобы так оно и оставалось?
Когда я вернулся в свои апартаменты, консьержка успела повесить портьеры – очень мило с ее стороны, хотя особой нужды в том не было.
Моя почтальонша Жизель вместе с обычной кипой журналов от Венди принесла свежий хлеб.
На следующей неделе мне установят факс, так что можно будет отсылать записи Венди. Я прямо-таки с ума схожу – не очень-то приятно хранить здесь единственный экземпляр, этот древний дом может сгореть как свеча.
Здесь водятся тараканы. Крупные рыжие французские летучие. Сегодня, во время перерыва, мимоходом упомянул мадам об этих паразитах – она была потрясена: кинулась к телефону и беседовала с мадам Соланж. Эти две женщины, несомненно, чем-то тесно связаны. Когда она повесила трубку, я спросил, почему хозяйством ведает дама столь преклонного возраста, и она мне все объяснила:
– Я устроила ее туда много лет назад, когда она отошла от дела.
Когда-то мадам Соланж сама была «мадам». Забавно.
Завтра мадам расскажет мне о девушке по имени Сандрина, в частности о том, как она подцепила Журдана Гарна. Насколько мне известно, мы должны также говорить о ее собственном прошлом, очень хочется послушать. Кто такой Гарн, я, разумеется, знаю – да и кто этого не знает? Он входит в первую десятку самых богатых людей в Америке, а среди них – кто в курсе – слывет ханжой и первостатейной скотиной. Жутко интересно, каким образом эта девушка подцепила его. Когда я спросил мадам, она ответила: «Используя самый древний трюк».
Сидя здесь и вглядываясь в бледное парижское небо, я задаюсь вопросом: неужели все мы, мужчины, дураки и подкаблучники, помешанные на сексе? Неужто нас облапошивают во вселенском масштабе, чтобы заставить поверить, будто мы властелины мира? Чем больше я слушаю, тем больше убеждаюсь: никакие мы не властелины и никогда ими не были.
Сандрина росла застенчивым ребенком дизайнера Титы Мандраки. Ее мать не была знаменитой, когда Сандрина родилась, но отчаянно желала такою стать и массу времени и энергии тратила на поиски мужчины, за которого можно бы было выйти замуж, а потом быстро развестись. Первым, кого она подцепила, был Отто Мандраки. Он идеально устраивал ее – богатый старец, составивший себе капитал на импорте ковров с Востока. Вскоре после того как они познакомились, Тита обнаружила, что беременна, – обстоятельство это обоих переполнило безумной радостью. Отто испытывал благоговейный трепет, потому что у него никогда не было детей. Тита была довольна, потому что ребенок гарантировал ее финансовое благополучие.
Когда Сандрине было четыре года, ее отец, обедая в «Лотус Клаб», упал лицом в тарелку с мидиями в белом вине и умер прежде, чем санитары «скорой помощи» успели вынести носилки из грузового лифта. Он оставил после себя более чем достаточно денег, для того чтобы его вдова могла спокойно начать заниматься бизнесом, и солидный опекунский фонд для своей обожаемой малютки дочери. Проценты от капитала должны были идти Тите, пока дочери не исполнится двадцать пять лет – к тому времени, он полагал, она должна бы уже выйти замуж, и хотел, чтобы у нее были свои деньги. Тогда капитал перейдет к Сандрине.
Не теряя времени, Тита вместе с маленькой дочкой и Мартой Дайер, няней Сандрины со дня ее рождения, перебралась в громадную студию в Гринвич Вилледж.
Студия эта стала своеобразной меккой для особого типа людей, вечно кружащих возле богатых художников. Тита была не без таланта и благодаря своему новому кругу друзей мало-помалу начала завоевывать известность.
К тому времени, когда Сандрине исполнилось шесть лет, ее мать успела трижды выйти замуж и развестись; мужья ее были один моложе другого. А когда Сандрине было восемь, мать стала знаменитой благодаря созданной ею коллекции экстравагантной одежды. Вскоре после этого завершилось очередное замужество, и они переехали в огромные апартаменты, выстроенные на крыше небоскреба, на Парк-авеню. У Сандрины наконец появилась комната, а у Марты – собственная квартирка при кухне.
Детство Сандрины прошло под знаком одиночества. У нее было все, но к двенадцати годам она привыкла к ощущению, будто живет на зыбучем песке, настолько она зависела от настроений, прихотей, причуд и неуемного рвения матери.
В двадцать один Сандрина впервые услышала признание в любви, исходившее не из уст ее няни. Это было самым ярким впечатлением ее жизни.
Сандрина смотрела в окно на проносящийся мимо пейзаж и старалась как-то успокоиться. Мирно почивая в вагонном кресле, рядом с ней сидел Джеми Грейнджер – самый красивый из всех парней, каких она до сих пор встречала. Они познакомились в Хаммельбургском колледже в первую неделю последнего, выпускного, года учебы, и с тех пор были почти неразлучны: вместе ели, вместе готовились к занятиям и, к великой радости Сандрины, если позволяли обстоятельства, вместе спали. И хотя к тому времени она уже не была девственницей, до Джеми она не чувствовала себя желанной, ценной и любимой.
Ей стоило немало энергии и нервов дозвониться до матери, чтобы сообщить, что домой на рождественские каникулы она приедет с Джеми. Мать выказала некоторое удивление – ведь Сандрина ни разу еще не приглашала домой молодых людей, – но вроде бы отнеслась к этому благосклонно. Она быстро свернула разговор, сославшись на то, что спешит на встречу со знаменитостью. Единственный интерес в жизни был Джеми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125