Поехали, а то бабушка волноваться будет.
***
В гостиной лобовского дома, где проходили «официальные» приемы, ломился от закусок стол. Вкуснющие запахи витали уже не только по первому и второму этажу, но распространились, кажется, по всей улице. Лобов ненавидел эти полтора-два часа перед приходом гостей. Он не знал, куда себя деть. На этот раз пошел рубить дрова около бани. Татьяна улучила свободную минутку, выскочила, не одеваясь, из дома, чтобы предупредить мужа.
– Платон, – окликнула она его, – сегодня Леня приедет.
– Неужели к нам на юбилей? – удивился он.
– Насовсем приедет.
– Да… – расстроился Лобов. – Суприз так суприз!
– Ты не рад?
– Чему радоваться-то?
– Господи, что ты говоришь, – укорила Татьяна. – Он твой сын. Единственный. Ну невезучий…
– Невезучий? – Лобов отбросил топор – от греха подальше. – Невезучий? Теперь это так называется? Из школы его выгоняли, потому что не делал ни черта – это «невезучий»? Дома палец о палец не ударил – тоже «невезучий»?
– Платон, ты же знаешь, он слабенький был. Трудные роды…
– Это он от слабости таких дел в Германии натворил, что Ларке до сих пор в глаза людям смотреть стыдно?
– Ну все как-то ведь обошлось…
– Кабы обошлось, он бы к тебе, поджавши хвост, не вернулся. За два года матери не позвонил толком, письмишка не черкнул… Сто лет мы ему не нужны! Окончательно настроение испортил.
– Платон, теперь все по-другому будет, – ласково погладила плечо мужа Татьяна. – Это наш сын. Другого не будет.
В сумерках, когда происходил этот напряженный разговор, Леня Лобов на подержанной иномарке пересекал границу своего родного села Бережки, растянувшегося на пару километров вдоль реки Клязьмы. Приветствуя самого себя в родных пенатах, он нажал на гудок, на кряканье которого с опаской озирались запоздалые прохожие. Лишь одна девушка стояла у ворот, бесстрашно глядя на слепящий свет фар неизвестной машины. Леня притормозил, опустил стекло.
~ Девушка на воротах, вас подвезти? Оксанка, прыгай сюда быстро.
– Ой, Леня! – узнала она.
Леня остановился и открыл дверцу. Оксана робко села в машину. Он окинул ее оценивающим взглядом и сказал:
– Страна встречает своих героев. Ты что, так два года и простояла, как Ярославна?
– Леня, я знала, я чувствовала, – мило улыбнулась девушка.
Леня вполне по-хозяйски обнял ее.
– Погоди, ты что! – Оксана силой отстранилась от его объятий.
Леня искренне удивился:
– А что?
– Зачем ты так сразу?
– А как? Еще два года подождать? – засмеялся он и попытался поцеловать Оксану в губы.
– Да погоди же ты, увидят!
– Кто? Ты для чего меня два года ждала? Чтоб опять за ручки держаться?
В машине началась молчаливая возня, которая кончилась тем, что Оксана как ошпаренная выскочила наружу.
– Оксан, ты что, обиделась? Дела… – сказал он ей вслед. – Страна непуганых идиоток.
Леня поехал к дому не сразу, покрутил по окрестностям. Увидев новое кафе под названием «У трассы», забрел туда: несколько столиков, небольшая сцена. Конечно, не Мюнхен, но и не «шоферская столовка». Заказал официантке пива, удивился, что в этой дыре есть даже чешское. И официантка оказалась ничего себе – даже красотка.
– Тебя как звать? – спросил он.
– Настя, – брякнула девчонка. – Сидеть долго будешь? Если долго, то перейди вон туда! – Она указала на столик у окна.
***
Возвращение Лени нарушило плавный ход жизни семейства Лобовых. Сначала свернулось семейное торжество. Он вошел в гостиную без стука и объявил:
– Господа! Я вернулся. Как говорится, возвращение блудного сына.
Картина была почти по Гоголю. Все застыли, точно пойманные на месте преступления. Оставалось произнести: «К нам едет ревизор»… Только мама Таня сорвалась с места и побежала к сыну; обхватила руками свое сокровище, объявила всем:
– Ленечка наш вернулся.
– Привет, пап, здравствуй, мам, – раскланялся тот по-привычке развязно, и даже еще развязней, чем обычно, потому что чувствовал свою вину.
– Привет. От старых штиблет, – ответил Лобов.
– А сестрички что скажут?
– Чай пить садись, – за троих ответила Лика.
В наступившей тишине он сел за стол, отпил глоток из своей любимой чашки, которую уже успела принести мама Таня. Вдруг поперхнулся, отодвинул чашку.
– На самом деле, я хочу у всех вас попросить прощения. Я был молодой и глупый – простите дурака. Серьезно, я больше не буду. Я женюсь на Оксане и…
– Ой, Ленька, ты всегда так в детстве говорил, – перебила Люба. – Напакостишь, а потом встанешь на стул и прощенья просишь.
За столом засмеялись, обстановка немного разрядилась. Тем не менее начались активные сборы домой. Казалось, что никому из родных не хотелось говорить при Лене то, о чем долго толковали до его прихода. Лике даже обидно стало за брата – все-таки два года не виделись. Она подбросила на обсуждение горячую новость:
– Говорят, что Любавинская фабрика скоро работать начнет!
– Это которая обанкротилась перед моим отъездом? Пиво-воды? – заинтересовался Леня.
– Ага.
– А что? Неплохо, – сказала мама Таня, услышав разговор. – Может, будут у нас мед и яблоки брать?
– Точно. Иностранцы экологически чистый продукт предпочитают…
– Иностранцы? В Любавине? – удивилась мама Таня. – Что же им здесь понадобилось?
– Фабрику какой-то то ли американец, то ли канадец купил. Он, правда, не совсем иностранец. Говорят, бывший наш, здешний. Он вроде воду делать собирается.
– Рассмешила, Лика! – вступил в разговор Лобов. – Придумала тоже: здешний канадец да еще воду будет делать. С каких пор воду делать надо?
– Я сама удивляюсь, – пожала плечами Лика.
Лариса уже вообще никого не замечала, одетая стояла у дверей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14