— Потрясающе! — От восторга Марега хлопнул в ладоши.Официант воспринял это как зов и принес нам еще вина, потому что мы, оказывается, уже опустошили кувшин. Мы принялись за второй, и я чувствовала себя превосходно, хотя обычно почти не пью и терпеть не могу пьяных. Глава 8, в которой можно плыть по реке либо идти по тропе — Я ж говорю, от Вечного Дерева можно либо плыть по реке, либо идти по этой самой тропе, которая будет периодически пересекать реку. А потом...— Да не потом, Игнасио, а завтра! Завтра же мы отправимся в Шелгваукану! Дай я тебя расцелую, дружище! — И Марега полез к Эньярошу целоваться. — Как же я рад!Неужели он действительно так рад? Или просто пьян? Что за глупости целоваться с мужчиной, когда можно поцеловаться со мной? Ну и пусть целуются, а я налью себе еще вина! Но кувшин почему-то был пуст.— Эй, кто-нибудь! — Я хлопнула в ладоши.Официант явился сразу с кувшином.— Пятый, мадам, — шепнул он, наполняя бокалы.— Неси еще! И позови Педро! — потребовала я и доверительно сообщила официанту на ухо: — Он один меня любит, а эти... — я погрозила пальцем обнимающимся Мареге и Игнасио, — эти — мужеложцы.— Мари, дорогая, как я счастлив, что ты познакомила меня с ним, — заплетающимся языком произнес Марега, — дай я тебя поцелую!— Нет, — гордо отрезала я. — Официант, еще вина!— Мари, Мари! — Они тянули ко мне много мелких ручек.— Сеньорита, поцелуйте сеньоров, и я отведу их спать, — совершенно трезвым голосом сказал огромный Педро, и мне стало ужасно стыдно, ведь, кажется, я действительно напилась...Со всех сторон на меня надвигалась темнота, и я заплакала, однако из мрака вдруг опять бесшумно возник Педро, но почему-то у него была борода и он весь был меньше, и этот уменьшенный Педро ласково спросил:— Сеньорита не хочет спать? Второй час...— Педро, хороший, добрый Педро, я гадость, я совсем не сеньорита! — Я плакала уже в голос, а вокруг сделалось окончательно темно. — Я гадость!.. Глава 9, в которой Вонахью вошел в свою комнату Ричард Вонахью вошел в свою комнату и запер дверь за собой. Духота еще больше подчеркивала убожество обстановки. Нищета с претензией на роскошь. Да еще эта борода, очки и чужое имя... Мерзость какая, подумал он и включил вентилятор. Сооружение под потолком недовольно заскрипело и медленно двинулось вокруг своей оси с нарастающим ржавым лязгом, угрожающе подрагивая облупленными лопастями. Вонахью передернулся и отключил механизм, который еще немного покрутился и поскрипел по инерции.Он распахнул окно. Унылый пустырь, мусорные баки. Наверняка в них копошатся крысы. Вон, мелькнула шустрая тень... Глухая стена архива, кривое деревце или даже куст неясной породы, и парочка, занимающаяся под его условным прикрытием любовью. Мачо придвинул свою подружку к стене, видны только ее ножонки, обнимающие его за пояс, и старательно трудится. Почему это так гнусно, когда это делают другие?Зазвонил телефон. Вонахью передернул плечами и опустил жалюзи.— Да, слушаю, — сказал он в трубку.— Что новенького, внучек? — жизнерадостно спросил дон Рикардо. — Как успехи?— Дедушка! — обрадовался Вонахью и тут же встревожился: — Что-то случилось? Ты никогда не звонишь ночью.— Ничего, малыш. Просто не спится по-стариковски.— Я уж было подумал, что из-за этого...— Из-за кого, Риччи?— Да оказывается, есть еще один претендент на золото Шелгвауканы.— Брось ты, Риччи! Глупый, напыщенный болтун! Уберем, когда подойдет время.Вонахью поморщился, он не любил, когда дед говорил так, тем более что говорил он правду.— Дед, он вовсе не глуп. Знаешь, в конце концов, он мне даже понравился.— Неужели? Говорят, что он твой конкурент...— Ты шутишь? — растерялся Вонахью. Наверняка Билл уже донес дону Рикардо о мисс Люно, дед и намекает на «галантное» соперничество, решил он. Надо было самому позвонить и рассказать, ведь дед — единственный, кто меня действительно понимает и любит. — Ты имеешь в виду женщин?— Ну, Риччи! Здесь тебе никогда не было равных!Вонахью вздохнул.— А вот я больше не уверен.— Ты меня удивляешь, Риччи. Нравится этот болван, какие-то сомнения в своих мужских качествах. Я не узнаю тебя, малыш!— Дед, я и сам не узнаю себя. — Он снова вздохнул.— Да что ты там развздыхался? Выкладывай все, как есть! Не молчи. Любая баба всего лишь баба, и только!— Она не баба.— Конечно, парижанки не бабы! Они...— Дед! — Так и есть, мой дедушка, как всегда, знает все, вплоть до места рождения, расстроился Вонахью, но поговорить с дедом о Мари ему очень хотелось. — Дедушка, понимаешь, она совсем не такая, как остальные. Она... ну как бы тебе сказать... Даже этот доктор, и тот понимает.— Ну-ну. Значит, все-таки конкурент?— Не знаю я! Но он тоже растерян не меньше.— Риччи, ты меня заинтриговал. Я закурю, пожалуй. Рассказывай.— Дед, я боюсь. Я никогда не испытывал такого. Только не смейся. Правда. Я боюсь, что уже не смогу без нее.— Ты ей сказал?— Что ты! Я тогда уж точно не смогу с ней расстаться.— Ну и не расставайся.— А захочет ли она, узнав, кто я?— Богатый человек, мой первый наследник.— Дед, я не хочу тебя обижать, но не каждая женщина согласится связать свою жизнь с мужчиной, живущим под чужой фамилией и беглым психом. Моя репутация ученого погублена навеки.— Глупости.— Нет, не глупости. Даже этот доктор все понял. Понимаешь, дед, она ему тоже нравится. И он ей.— Риччи, а вот я ничего не понимаю. Кто кому нравится? Она — тебе, а он — ей?— Нет, она нравится нам обоим, а мы — ей.—Оба?—Да!— Я тебе уже высказал свое мнение о парижанках. И не вздумай устраивать французскую «ля мур де труа»! Хоть меня-то, старика, постесняйся!— Дедушка, милый, о чем ты? Мы и так оба виноваты перед Мари!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46