Мне казалось, что нужно только приблизиться к моей сестре Алине, стоящей на скале, подняться к ней и взять ее за руку. Она повернет ко мне смеющееся лицо, мы вместе спружиним ноги…
Я так часто совсем уже приближалась к Алине, но никак не могла подойти к ней. Я делала шаг, поднимаясь на скалу, но меня начинали безжалостно дергать за руку… «Мама, пойдем, ты же обещала, ну пойдем!..» – «Стой, не дергайся, я завязываю шапку. Варежки где?» – «Туго, развяжи! Ну развяжи!!!» – «Что ты скулишь? Не можешь пять минут постоять спокойно? Сам виноват!» – «А я никуда не пойду-у-у!»
Это была не я. Я должна была стоять на горячем камне, обласканная солнцем, и шалеть от вида прозрачных, открывшихся мне глубин. И я настойчиво стремилась туда, под солнце, на свое место, но мне резко перегораживали дорогу… «Где у вас таможенные декларации по этой поставке?» – «Все лежало в красной папке, но при том, что половина офиса без спроса роется в моих документах…» – «А я к вам при вашей зарплате еще и персонального сторожа приставить должен?!»
Это тоже была не я. Это была какая-то злая карикатура на меня, а я уже победно вставала на уступе скалы, с радостью чувствуя прикосновение горячего Алининого плеча, но в этот момент до другого моего плеча тоже с осторожностью дотрагивались… «Мы в этом месяце платили за звонки по межгороду?» – «Нет, в субботу утром там была такая очередь, что я решила…» – «Смотри, если нам отключат „восьмерку“, дозвониться домой не сможешь ты».
И в итоге я уходила со скалы – то в слезах, то в ярости, то с тихим чувством вины. Уходила и с отчаянья пинала каждый камень, встретившийся по дороге вниз.
Пешая часть перехода закончилась. У эскалатора, ведущего на станцию, стояла вульгарно-миловидная нищенка с не совсем еще испитым лицом, подложившая под трикотажную юбку подушку и изображающая беременность. Пара выбившихся наружу перьев и небольшая вмятинка предательски указывали на происхождение большого живота, но люди машинально подавали ей деньги и уносились вниз на станцию, довольные собой. Я взглянула на перышки и тоже протянула деньги. Нищенка посмотрела на меня с ухмылкой. В ее взгляде была уверенная радость человека на своем месте.
…Я была абсолютно уверена в том, что, познакомившись с Алиной, мой будущий муж влюбится в нее. Я была в этом настолько убеждена, что даже не боялась их первой встречи, заранее зная – сестра приворожит его витающим вокруг нее духом бездумья и веселья. Но, к моему счастливому удивлению, муж остался к ней равнодушен. Он сказал, что с такими девушками, как Алина, хорошо проводить отпуск, а будни хорошо проводить с такими, как я. В итоге в Москву – к достойной семейной жизни, приличной работе и уходу за ребенком взята была я, а Алина осталась в неопределенности и на свободе. Поэтому первое, что я слышала, приезжая погостить домой, – это жалобы на сестру. Жалобы были классическими: не учится, не работает, встречается черт знает с кем и, главное, не собирается менять образ жизни. Я вполуха слушала мамины сетования – настолько я была рада, что хоть где-то во вселенной существует цветущая юная планета под названием «Алина» и что на этой планете есть жизнь (правда, не совсем разумная).
Я даже втайне полагала, что, может быть, и должна существовать масса серых людей, не видящих будущего и не радующихся настоящему, чтобы из них тянули соки такие яркие маки, как Алина, стремящиеся обнять лепестками солнце.
С самой Алиной я во время приездов домой разговаривала до странности мало. Может быть, она отвыкла от меня: смотрела куда-то в сторону, очень часто отвечала бессвязно, речь ее была какой-то замедленной, словно она подбирала слова. К тому же Алина стремилась как можно чаще и как можно надольше уходить из дома. Поэтому наше общение получалось до омерзения условным. «Ну как ты?» – «Да ничего».
В свой последний приезд я с тревогой заметила, что моя прекрасная мечта как-то поблекла. У Алины пропал ее чудесный свежий цвет лица, она сильно похудела. Мама озабоченно рассказывала, что сестра совсем ничего не ест («В манекенщицы готовится, что ли?»). Однако сама Алина казалась вполне веселой. Она действительно ела очень мало, хотя на кухне стояли целые шеренги баночек и пакетиков с какими-то изысканными восточными приправами, а заваренный Алиной чай каждый раз благоухал на новый лад.
Вечерами из ее комнаты тянулся дымок раскуренных благовонных палочек, легко позванивали колокольчики и звучала тантрическая музыка. Мы с мамой сидели на кухне и пытались одолеть экзотически пряную еду. Я чувствовала себя непосвященной на пороге буддийского храма.
– Опять ушла в нирвану, – вздохнула мама, – а нам зарплату пятый месяц задерживают.
…Я бросилась к выходу и успела выйти из вагона. Двери со стуком захлопнулись прямо за моей спиной. Несколько секунд я замедленными движениями вешала на плечо сумку, а затем пришла в себя и потопала к эскалатору наверх – в привычное существование.
Подошел автобус, и люди начали карабкаться на подножку, как солдаты на стену осажденного города. Я протиснулась и заняла удачное местечко – на площадке, в самом хвосте, возле запыленного окна с видом на каменно-серую набережную и на Москву-реку цвета испитого чая. В воде уже начинали отражаться огни большого города.
Я стояла и думала о том, зачем все эти стиснувшие меня люди так отчаянно стремятся попасть домой. Может быть, они надеются на какие-то новые, доселе не изведанные ощущения? Что касается меня, то я ощущения пятничного вечера знала наизусть…
…Сначала я попаду в детский сад и, пока буду собирать ребенка, услышу о том, кого из товарищей по группе он укусил, кого обозвал, а кого сразил демонстрацией своих обнаженных половых органов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10