Я думала, что «сдача» состоялась в конце июня, но у издательства на этот счет имелся свой взгляд. Для них «сдача» наступила тогда, когда доработанная сто раз рукопись их наконец устроила, а это произошло всего две недели назад.
Мы в конце концов выбрали новое название. Предложенные мною «Ванильный папа» или «Марс» атакует» все забраковали. Временно утвердили «Шоколад — от слова „шок“, но потом кто-то в издательстве предложил „В погоне за радугой“, и на этом все успокоились. Кроме меня: на мой взгляд, это просто красивая фраза. И все равно день, когда привезли эскиз обложки, стал для меня великим днем. Акварель в мягких тонах, с преобладанием голубого и желтого — размытое изображение девушки с глазами человека, потерявшего кошелек. Но на обложке стояла моя фамилия. О!
— Мам, взгляни-ка!
Даже мама пришла в волнение. Она уже не была такой жалкой и растерянной, как в первые месяцы после ухода отца. Папины планы относительно «окончательного финансового урегулирования» ее совершенно изменили: она разозлилась, и это пошло ей на пользу. Вот чудеса.
Звонок от отца, что Колетт в положении, — которого я так страшилась, — все не поступал. Но летом мы получили от него письмо, в котором он сообщал, что, как только истечет предусмотренный законом год раздельного проживания, он немедленно возбудит в суде дело о продаже дома. И с того момента мы с мамой будем вроде как жить здесь из милости. И еще кое-что изменилось: в первое время после его ухода мы с мамой воспринимали его отсутствие как нечто временное, как если бы в нашей жизни возникла пауза — просто кто-то нажал на пульт. Но после этого письма надо было готовить маму к неизбежным переменам: не можем же мы так жить до бесконечности.
Это оказалось нелегко: мама заливалась слезами и то и дело заболевала — то ложно, а то и взаправду, — но потом она как будто смирилась с тем, что мне тоже нужно жизненное пространство, и с конца лета я стала по три-четыре ночи в неделю спать у себя. Я по-прежнему общалась с ней намного больше, чем общаются со своими матерями большинство тридцатилетних женщин, но для меня это все равно была небывалая свобода.
Мама вгляделась в размытый портрет на обложке.
— Подразумевается, что это ты?
— Нет, только фигурально.
— Я только хотела сказать, что цвет волос у нее другой. И вид уж больно растерянный.
— Как у человека, чей отец только что бросил маму, да?
— Как у человека, который вспомнил, что не выключил газ, или не может припомнить какое-то трудное слово. К примеру, «мумифицирование». И она думает: ну… то, что делали с египетскими фараонами, когда они умирали, прежде чем положить в пирамиду… Начинается на «м», прямо вертится на языке, ну как же, как же?..
Я вгляделась. Мама права. Вид у девушки был именно такой.
— Тебе надо показать ее Оуэну, — лукаво проговорила она.
О существовании Оуэна ей было известно: я их даже познакомила. И как ни странно при том, что мама крайне недоверчиво воспринимала все, что могло отнять меня у нее — скажем, мою работу, — Оуэна она одобрила. «Не беспокойся, — предупредила я, — это у нас ненадолго». Наши встречи — я намеренно не называю их «отношениями», это было бы сильно сказано, — продолжали оставлять странное, зыбкое ощущение, словно мы в любой момент могли разругаться и больше никогда не встретиться. Но мы продолжали общаться, с энтузиазмом переругивались, это длилось все лето и начало осени. Да и сейчас, в середине ноября, вопрос еще не был снят с повестки. Будь наши «отношения» предметом продажи, они бы уже попали в секцию уцененных товаров — по причине утраты товарного вида.
— Оуэн… — Я пожала плечами.
— Не делай вид, что он для тебя ничего не значит, — рассердилась мама. — Он моложе тебя, он разобьет тебе сердце, но ты все равно выйдешь за него замуж.
— Замуж? Ты в своем уме?
Мы встретились взглядами, потом мама сказала:
— Я бы тебя попросила не задавать таких вопросов, не забывай: словом тоже обидеть можно.
Я улыбнулась. Порой мама внушала мне надежду. Честное слово.
— Я же тебе говорю, Оуэн — это временный вариант, на безрыбье, он продержится ровно до того момента, как за дело возьмутся профессионалы.
Но мама была твердо убеждена: он тот, кто мне нужен.
— С ним ты чувствуешь себя собой.
Да, но только не той «собой», какой хотелось бы. Не милой и любезной Джеммой. Неважно. Он:
1. Очень хорош в постели.
2. Хм-ммм… прекрасно танцует. З.Ах…
— Уж я-то в моем возрасте кое-что в любви понимаю, — заметила мама.
Я ничего не ответила. Было бы слишком жестоко.
— Вы, девчонки, вечно ищете своего единственного, но ведь единственные разные бывают. Зачастую вы просто не отдаете себе отчета, что это именно тот, с кем вы в данный момент встречаетесь. Я знаю одну женщину, которая встретила своего единственного, когда плыла к кавалеру в Австралию. На корабле она завела флирт с симпатичным парнем, но оказалась так зациклена на своем австралийце, что проглядела настоящую любовь. Она попробовала склонить австралийца к женитьбе, но потом образумилась. К счастью, тот, второй, остыть не успел. А еще я знаю одну девушку…
Я перестала слушать. Выйти за Оуэна? Вряд ли. Как я могу выйти замуж за Оуэна, если я еще не рассталась с надеждой вернуть Антона? И Оуэн об этом прекрасно осведомлен, больше того — он мои планы одобряет. (Он вернет себе Лорну, я верну себе Антона и мы все вместе отправимся в отпуск на какие-нибудь острова. Мы часто это обсуждали.)
Мама все говорила и даже начала оживляться, что меня вполне устраивало, поскольку избавляло от необходимости поддерживать разговор и давало возможность немного подумать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175