Я всегда думала, что могу управлять своей жизнью, что если, избави бог, что-то плохое случится со мной или Джеймсом, мне хватит сил и энергии, чтобы все исправить. Разумеется, я не предполагала быть брошенной через сутки после родов, когда запасы энергии были на исходе, а уязвимость — особенно острой!
Не говоря уже о том, что я стала толстой, как последняя дура. А с толстым задом Джеймса не завоюешь.
Мы с Джуди сидели рядом на кровати и придумывали что-нибудь конструктивное. Внезапно я нашла выход. Может, и не самый лучший, но все же выход.
— Я знаю, что я сделаю, — сказала я Джуди.
— Слава богу! — обрадовалась она.
И я, подобно Скарлетт О'Хара в последних кадрах «Унесенных ветром», жалостливо произнесла:
— Я поеду домой! Я поеду домой, в Дублин!
Да, я согласна, «Дублин» звучит не так привлекательно, как «Тара», но зачем мне ехать в Тару? Я там никого не знаю. И вообще, я только дважды проезжала мимо.
2
Джуди пообещала, что заберет меня из больницы, а я попросила ее купить мне авиабилет в одну сторону до Дублина.
Пока я бродила по палате в тоске и унынии, Джеймс хранил глухое молчание. Он мне ни разу не позвонил.
Иногда я отказывалась во все это верить. Все, что он наговорил, казалось мне дурным сном. Я и в самом деле не могла вспомнить деталей, но я помнила, что я тогда чувствовала. Болезненное ощущение, что что-то не в порядке. По сути, я даже не помню, как провела эти два последних дня в больнице. Смутно припоминаю только свое недоумение, когда другие матери говорили о том, как теперь изменится вся их жизнь, как им придется приспосабливаться к новому члену семьи и так далее и тому подобное.
Но я не понимала, в чем проблема. Я уже не представляла себе жизни без дочки.
— Только ты и я, радость моя! — шептала я ей.
Наверное, то, что нас бросил единственный мужчина в нашей жизни, ускорило процесс сближения. И я подолгу тихо сидела, держа дочку на руках. Я трогала ее крошечные кукольные ножки, ее розовые прелестные пальчики, ее плотно сжатые кулачки, ее бархатистые ушки, ласково гладила ее невероятно маленькое личико, пыталась угадать, какого цвета будут у нее глазки.
Она была такой прелестной, такой идеальной, просто чудо.
Видит бог, меня предупреждали, что я, возможно, буду испытывать всепоглощающую любовь к ребенку. Но я не ожидала, что эта любовь охватит меня с такой силой. Я готова была убить любого, кто хотя бы прикоснется к светлому шелковистому волоску на маленькой головке.
В конце концов, я могла понять, что Джеймс бросил меня — хотя на самом деле не могла, — но я действительно не понимала, как он мог бросить такого замечательного, прекрасного ребенка.
Она часто плакала. Впрочем, вряд ли мне пристало жаловаться: я и сама постоянно ревела.
Я делала все, чтобы утешить ее, но она продолжала плакать.
После того как она в первый день проплакала восемь часов без перерыва и я сменила ей подгузник сто двадцать раз и покормила сорок девять тысяч раз, я слегка впала в истерику и потребовала, чтобы ее осмотрел врач.
— С ней наверняка что-то не так, — заявила я усталому молодому человеку, который оказался врачом. — Она никак не может быть голодной, она сухая, но тем не менее не перестает плакать.
— Ну, я ее осмотрел, и у нее все в абсолютном порядке, насколько я могу судить, — терпеливо объяснил он мне.
— Но почему она плачет?
— Потому что она — грудной ребенок, — сказал он. — Это их обычное занятие.
Он изучал медицину семь лет — и это все, что он мог сказать?
В общем, меня он не убедил.
Может быть, она плачет, потому что каким-то образом осознает, что папа бросил ее? Или — тут я почувствовала укор совести — она орет, потому что я не кормлю ее грудью? Возможно, ей не нравится кормиться из бутылочки?
Да, я знаю, вы скорее всего возмутитесь, узнав, что я не кормлю ее грудью. Подумаете, что я плохая мать. Но, видите ли, давным-давно, когда у меня еще не было ребенка, я решила, что вполне разумно вернуть себе свое тело после того, как сдашь его внаем на девять месяцев. Мне стыдно признаться, но я боялась, что, если буду кормить ее грудью, мои сиськи обвиснут и станут плоскими.
Теперь же, когда у меня появился такой замечательный ребенок, все мои волнения насчет кормления грудью стали казаться мне мелкими и эгоистичными. Оказывается, стоит тебе родить, как все меняется кардинальным образом. Никогда не думала, что доживу до дня, когда чьи-то потребности будут для меня важнее привлекательности моих сисек.
Итак, если моя крошка не перестанет в ближайшее время орать, я подумаю, не начать ли мне кормить ее грудью. Если это сделает ее счастливой, я смирюсь с растрескавшимися сосками, обвисшей грудью и усмехающимися тринадцатилетними подростками, пытающимися заглянуть мне за шиворот в автобусе.
Джуди, я и малышка приехали домой. Я открыла дверь, и, хотя Джеймс предупредил меня, что забрал вещи, я оказалась не готовой обнаружить отсутствие его дезодоранта и крема для бритья в ванной комнате, опустевший шкаф и пробелы на полках с книгами.
Это было ужасно.
Я медленно опустилась на кровать. Подушка все еще пахла Джеймсом. Мне так его не хватало!
— Поверить не могу, — плача, призналась я Джуди. — Его и в самом деле нет.
Девочка начала плакать, будто тоже ощутила пустоту. А ведь она перестала реветь всего пять минут назад. Бедняга Джуди совсем растерялась, не зная, кого из нас утешать.
Немного погодя я перестала плакать и повернула залитое слезами лицо к Джуди.
— Ладно, — сказала я, — начну собирать вещи.
— Вот и хорошо, — прошептала она, все еще покачивая меня вместе с ребенком в своих объятиях.
Я принялась швырять в чемодан все, что, по моему мнению, могло мне понадобиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119