Эмма хрипло рассмеялась:– Если бы я могла оказаться за рулем!Элионор промолчала, только слегка склонила голову набок, как бы спрашивая, почему. А Эмма уже пожалела о своих словах и беспомощно огляделась. Она не знала, что сказать, и чувствовала себя полной идиоткой.– Расскажите, почему вы считаете, что вы не за рулем, – попросила Элионор.– Потому что никто никогда меня не слушает! – воскликнула Эмма, сама удивившись такому всплеску эмоций. – Никто! Нет, Пит слушает, но он единственный. А моя мать, отец, Кирстен – эти никогда! Отец вообще считает меня дурой набитой. Мне это все ненавистно, и его я ненавижу!Эмма оторопело замолчала. Она все это произнесла, и небо не обрушилось ей на голову, никто не пришел в ужас и не заявил, что ей должно быть стыдно. Элионор спокойно сидела в кресле, будто ей каждый день приходится слышать, как люди признаются в ненависти к тем, кого должны любить.– Поверить не могу, что я это сказала, – пробормотала Эмма.– Но ведь вам хотелось? – мягко спросила Элионор.– Да. Вы представления не имеете, что значит жить с ними! Я люблю Кирстен, честно, люблю, но мы никогда не были близки. И дело не в том, что она у родителей любимица. Это не ревность! – беспомощно попыталась она объяснить. – Я не завидую Кирстен, хотя она удивительная, очень хорошенькая и забавная. Просто я не знаю, что должна сделать, чтобы они принимали меня такой, какая я есть. Чтобы отец не помыкал мною, не унижал меня. Я ясно выражаюсь?Элионор кивнула.– Мне тридцать два, а они до сих пор относятся ко мне как к ребенку, причем глупому ребенку. И я ничего не могу поделать! Знаете, – Эмма откинулась на спинку кресла, – я иногда завидую тем людям, которые могут эмигрировать и оставить все свои проблемы позади. Никто больше не считает их детьми, все относятся к ним с уважением. Я не раз хотела сказать Питу – это мой муж, – что нам надо уехать куда-нибудь, не знаю, в Австралию или Америку. Но это будет нечестно: ведь он свою семью любит. Я тоже свою люблю, – поспешно добавила она, – вот только…– Вам не следует подбирать слова, – улыбнулась Элионор. – Здесь в течение часа вы можете говорить все, что заблагорассудится .– Я никогда не могу себе этого позволить, – призналась Эмма, – разве что на работе. Но там я совсем другой человек. Я даже представить себе не могу, как я скажу все, что думаю, своим родителям. И я чувствую себя ужасно.Она вдруг заплакала – и странно: но ей впервые не было стыдно плакать в присутствии практически незнакомого человека.Когда час прошел, Элионор принялась листать свой дневник, чтобы узнать, какой день у нее свободен.– В половине шестого в понедельник вас устроит? – спросила она.Когда Эмма оказалась в машине, она вдруг сообразила, что даже не заговорила о ребенке. Странно, ведь это было для нее самым главным. Она чувствовала себя вымотанной, как никогда в жизни. Удивительно! Ей казалось, что подобные беседы с психоаналитиком должны освобождать человека от терзающих душу демонов и придавать уверенность в себе. А она чувствовала себя усталой и несчастной, хуже некуда.Но вскоре оказалось, что может быть и хуже. На следующей неделе Эмма уже была готова к встрече с Элионор и дала себе зарок не плакать. Только пустая трата времени.– Все дело в силе воли, верно? – спросила она. – У меня есть сила воли, но я ею не пользуюсь, позволяю им отобрать ее у меня.Элионор наклонила голову. «Она часто так делает, – подумала Эмма. – Это означает „поподробнее“. При этом она не произносит ни слова».– Я могу сказать отцу «отстань», но не делаю этого, потому что стоит мне увидеть его, как я снова ощущаю себя четырехлетней.– Вам станет легче, если вы скажете ему «отстань»? Эмма подумала.– Может, и нет. Он разозлится, но стоит ли овчинка выделки? Отец моей подруги Ханны алкоголик, и она часто говорила ему отстань, но у них совсем другие взаимоотношения.– Ханна – та самая подруга, с которой вы познакомились во время отпуска? – спросила Элионор.– Да, – ответила Эмма. – Она беременна.И по ее лицу сразу же потекли слезы. Она не рыдала истерично, а молча плакала, как будто слово «беременна» прорвало плотину.– Простите, я опять разревелась, – прошептала она. – У вас на меня салфеток не хватит…Элионор дала ей выплакаться.– Вы с кем-нибудь говорите об этом? – спросила она. – Плачете в чьем-нибудь присутствии?– Да, однажды я заплакала при Ханне и Лиони, когда мы были в Египте. Я тогда была уверена, что беременна… Все спрашивают, есть ли у меня дети! – хрипло добавила она. – В супермаркете одна женщина спросила. В воскресенье в доме родителей одна родственница поинтересовалась, когда я заведу ребенка. Мне это обрыдло! Так и хочется всем сказать: пошли к черту!– Вам необходимо научиться говорить то, что вы думаете, – уверенно сказала Элионор. – Вы должны сознавать, что, если это расстраивает или удивляет других, это не ваша; проблема. Ваша проблема – что вы чувствуете. А их реакция – уже их проблема. Вы не можете нести ответственность за чувства других людей.Эмма удивленно смотрела на нее. Она действительно никогда не решалась сказать, что чувствует. Только через несколько секунд она сообразила, что следует признаться в этом вслух.– Я и в самом деле никогда не говорила, что чувствую или чего хочу. Только очень редко и вполне определенным людям. Не знаю, почему.– Вы постоянно ждете одобрения, – сказала Элионор. – Даже если вы на что-то очень болезненно реагируете, вы молчите. Вы ждете и гадаете, чего хотят другие, а затем приспосабливаете к этому свои потребности. И вы знаете, что если раскроете рот, то скажете то, что они от вас ждут. Но зачем вам это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155