— Да, сводными.
— Вот видишь! А я всегда хотел иметь брата! Родного не допросился, так что согласен на сводного! Смешно теперь жить у бабушки, раз он там!
Бедная бабушка! Бедная мама! Вот она, черная неблагодарность.
— В общем, ты как хочешь, а мы сегодня прямо после уроков домой поедем!
— Конечно, приезжай! Можно подумать, я тебя домой не пускаю!
Она расстраивается от его эгоистичной непосредственности. Впрочем, ненадолго. Что с него взять: избалованный мальчишка, маменькин сынок!
На другой день звонит уже обидевшаяся Вера Александровна:
— Передай моему внуку, что, если его вдруг шиза пробьет, как он сам говорит, вернуться он не сможет. Я взяла квартиранток — теперь у меня в доме живут две студентки!
— Хорошо, мама, передам, — примиряюще говорит Евгения.
— Бабуля обиделась? — уточняет Толян.
Вечером после ужина каждый занимается своим делом. Мальчишки гоняют на компьютере очередной диск, Толян читает, а Евгения перебирает струны. Выбранное стихотворение Марины Цветаевой на ее музыку никак не ложится, и она погружается в задумчивость, а придя в себя, замечает внимательный взгляд Толяна, рассматривающего ее из-под опущенных век…
Он все время всматривается в нее, вслушивается в интонации ее голоса — не выкажет ли Евгения возмущения или раздражения? Каждую минуту он помнит и страдает от того, что не ходит, хотя и врач-кореец подтвердил: улучшение может наступить в любой момент.
Увлекшись каждый своим занятием, они оба вздрагивают, когда звонит дверной звонок. Евгения идет к двери и слышит вслед:
— Глазок!
Он все боится, что она забудет посмотреть и откроет дверь… кому-нибудь не тому! Толян сразу напрягается, когда Евгения возвращается на цыпочках, побледневшая, и говорит шепотом:
— Тот самый милиционер, помнишь, который замком скрежетал!
Толян в считанные секунды оказывается в коляске, и в руке его мелькает откуда-то взявшийся револьвер. Он ставит коляску так, чтобы ее не сразу увидели в открывающуюся дверь, и кивает:
— Открывай!
— Лопухина Евгения Андреевна? — спрашивает милиционер. — Я — ваш участковый, старший лейтенант Вершинин. Мы можем поговорить?
— Прошу вас!
Милиционер недоуменно оглядывается на катящегося за ним вплотную Толяна и медлит проходить в кухню.
— Это мой муж, — успокаивает его Евгения. Участковый пожимает плечами: мол, чего только не бывает!
— Знакома ли вам гражданка Конкина Лидия Николаевна? — примостившись у кухонного стола, спрашивает он.
— Это не моя соседка сверху? — морщит лоб Евгения.
— Месяц назад ее обокрали. Странно, бандиты вошли не через дверь, а через чей-то балкон… Я переговорил со всеми жильцами, кроме вас. Вы ничего не видели?
— Ничего. Я как раз в это время чаще всего у мамы жила. С сыном занималась.
— Жаль.
Участковый дает ей на подпись протокол, аккуратно укладывает бумаги в дипломат и идет к выходу. Уже взявшись за ручку, он полуоборачивается и замечает:
— Я приходил к вам на днях, но никто дверь не открыл, хотя мне показалось, что в квартире кто-то был.
— А мне показалось, что вы пытаетесь открыть замок, — говорит Евгения и краснеет.
— Но я видел свет в вашем окне! — ошарашенно поясняет милиционер. — Потому на всякий случай и подергал за ручку.
Евгения закрывает за ним дверь и оборачивается к подъехавшему в коляске Толяну. На время беседы с участковым он деликатно удалился в другую комнату.
Теперь возлюбленный Евгении посмеивается:
— Мания преследования у вас, леди! Ведь это его ты приняла за киллера?
— Его, — нехотя соглашается она. — Конечно, тебе меня не понять! Ты — смелый мужчина и не знаешь, что такое страх!
— Ошибаешься! — Он закусывает губу и, кажется, неприязненно смотрит на нее. — Еще никогда мне не было так страшно, как сейчас.
— Но чего теперь ты боишься?
— Твоей жалости! — выпаливает он.
— Идиот! — кричит Евгения, которой больше не хочется следить за своей речью, так разозлил ее Аристов. Носятся все с ним, а он и пользуется их любовью, позволяет себе такие свинские рассуждения. — Значит, если бы со мной случилось несчастье, ты бы меня бросил?
— Ты что! — возмущается он. — Я тебя люблю и буду любить, что бы с тобой ни случилось!
— А я, выходит, хуже тебя? И кроме жалости, ни на что не способна? Да ты просто самовлюбленный эгоист!
— Я — эгоист?!
Он разворачивает кресло и с размаху пытается проскочить в дверной проем. Колесо цепляется за косяк и застревает. То-лян тщетно дергает за рычаг, стараясь другой рукой освободить его.
— Я — эгоист! — повторяет он. — Я — эгоист!
— Конечно, — не отступает Евгения. — Привык, что друзья тебе во всем потакают. Вон и машинку купили: сиди, Толечка, спокойно, не напрягайся! А ты и рад. К тебе таких врачей приводили т лучшие специалисты страны! И кстати, оба говорят, что у тебя нет ничего серьезного!
— Ты думаешь, я притворяюсь? — изумляется Толян.
— Не притворяешься, а трусишь. Ты хочешь встать и боишься: а вдруг будет больно? А вдруг не получится? Ты в глубине души уже смирился с этим креслом!
Она кричит и не сразу замечает, как, ухватившись за подлокотники побелевшими пальцами, он резко встает, но, против ожидания, не падает, хотя Евгения бросается к нему, проклиная себя за этот дурацкий, как она думает, эксперимент шоковой терапии.
— Я стою! — шепчет Толян, обняв ее за плечи. — Я стою!!!
— А почему бы тебе не стоять? — переспрашивает она непослушными губами и не может утереть катящиеся по щекам слезы, потому что обеими руками держит его.
Эпилог
Месяц спустя
Дверь лифта открывается на первом этаже, и Толян Аристов, поддерживаемый Евгенией, медленно передвигает ноги в сторону выхода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107