Кто меня с двумя-то замуж возьмет?
Она всхлипывает так судорожно, что похоже, нервы у нее на пределе.
— Захочешь — возьмут, — тихо говорит Евгения.
— Я сейчас приду, — закусив губу, роняет Ирина. — Извините!
— Знала бы ты, как он за ней увивался! — вздыхает Лада; они словно сговорились не произносить имя возмутителя спокойствия. — Цветы, конфеты, комплименты, откровенные домогательства. Когда ты позвонила насчет букета, мы сразу догадались: те же приемы, тот же набор. Он какой-то садист. Казалось бы, добился — радуйся, но он тут же охладевает. У меня впечатление, будто он объелся женской верностью. Вот если бы Ирка крутила задом перед другими, наставляла ему рога… А такая у него и дома есть!
— И жена его знает?
— Что ты! Более незрячей женщины я не встречала! Она так уверена в его порядочности и супружеской верности, что с удовольствием рассказывает об этом всякому мало-мальски знакомому человеку. Может, это своеобразная защита? После такого у кого повернется язык сказать, что она ошибается?.. Наверное, стяни она Эдика за ноги с кого-нибудь, тут же объяснит себе, что он просто так, погреться залез…
— А к тебе он, случайно, не приставал? — Евгения смотрит на Ладу как бы со стороны: внешне неброское, но очень милое лицо, чем больше на него смотришь, тем больше прелести находишь, а главная красота — волосы: каштановые, густые, блестящие, будто с рекламы шампуня «Ультра ду».
— Чересчур ты любопытная! — смеется Лада. — Было дело, но я мужу пожаловалась. Он ничего мне не сказал и, думаю, в тот же день с Эдичкой подрался, потому что с того дня будто бабка пошептала! Даже на улице встретит, сквозь меня смотрит, как и не видит.
— О чем речь? — возвращается к столику Ирина. Ни следа пронесшейся бури; лицо спокойное, умело подкрашенное.
— Я Жене про своего супруга рассказываю, — сразу находится Лада.
— Да, мужичок у нее справный, — улыбается Ирина, — ростом не больно высокий, но весь собранный, как напружиненный. Этот себя в обиду не даст и жену никому обидеть не позволит.
«Если Эдуард Тихонович и дальше будет мне досаждать, я пожалуюсь Виталию, пусть с ним разберется!» — решает про себя Евгения.
После обеда рабочий день проходит спокойно, никто ей не докучает. Ровно в пять верный рыцарь Виталий свет Всеволодович подает «вольво» к подъезду.
— Отпросилась? — первым делом спрашивает он.
— Отпросилась. Без проблем.
— Я же говорил!
— Вообще, Таля, две вещи в жизни я ненавижу больше всего: просить и быть обязанной.
— Этого никто не любит, — мудро замечает он. — Именно поэтому деловой народ принял такую форму отношений: ты — мне, я — тебе.
— Тогда понятно, почему шеф успокаивал меня. Говорил, что мое появление в фирме ему выгоднее даже больше, чем мне!
— Валик — умница. Он тоже в тебя влюблен?
— Тоже? А кто еще влюблен?
— Присутствующих тебе мало?.. Давай-ка заедем куда-нибудь перекусить, а потом я отвезу тебя в один симпатичный магазинчик… И не смотри на меня так! Перефразируя твоего шефа, и я могу сказать, что твое появление в моей жизни для меня важнее, чем для тебя.
Наверное, он хочет, чтобы Евгения, сраженная его великодушием, запротестовала бы, что и для нее это важно, но она молчит.
Человек быстро привыкает к хорошему. У них с Аркадием не было машины, разве что друзья когда-нибудь подвезут на море или в горы, за грибами. У всех остальных — Ткаченко, Аристовых и Зубенко — машины были, а вот Лопухин считал, что без нее меньше головных болей. И так во всем: этих самых «головных болей» он избегал где только можно… Казалось, общественный транспорт станет средством передвижения для Евгении на всю оставшуюся жизнь. Но вот пересела она с автобуса на «вольво» и никакого неудобства не ощущает!
Столько для нее вдруг открылось всяческих подобных моментов! Оказывается, в ужине в хорошем кафе тоже есть своя прелесть. И вовсе не все женщины носятся по вечерам от плиты к кухонному столу. Можно просто сидеть за двухместным столиком в уютном зале с приглушенной музыкой и не торопясь поглощать приготовленные другими калории.
Одно лишь мешает Евгении поглощать эти самые калории: взгляд Виталия. Он будто сделал стойку и ждет, не выскажет ли она какое-нибудь желание, чтобы тут же бежать и выполнять его.
Неужели она, Евгения, может внушить мужчине чувство такого вот обожания и преданности? Почему раньше за ней ничего подобного не замечалось? Перед ней не останавливались шикарные машины, ее не предлагали подвезти незнакомые мужчины. Будь это в розовой юности, она могла бы подумать, что превращается в лебедя из гадкого утенка, но сейчас-то время для подобных превращений вроде ушло?!
Господи, хоть бы кто ей посоветовал, как себя вести!
Эта поездка в магазин… Рассматривать ее как аванс? Что в этом случае сказала бы Люба?
«Ты его просила? Нет. Он хочет прикупить тебе какую-нибудь одежонку? Пусть покупает. Думаешь, это для тебя? Для себя. Это он будет ходить рядом с тобой и гордиться: вот как я одел женщину!» А расплачиваться? «Не знаешь, чем женщины расплачиваются? Или ты бы хотела взамен ничего не получать?»
Евгения всегда считала, что секс — это удовольствие для обоих. Значит, о какой плате может идти разговор?
В то же время, если вы так близки и вместе вам так хорошо, то надо ли рассматривать взаимные услуги как одолжение? В конце концов, измучившись вопросами, на которые существуют такие противоречивые ответы, она решает махнуть рукой и предоставить событиям развиваться самим по себе.
А магазин называется «Эльдорадо»!
Расположился он не в каком-нибудь старом фонде, не перестроен из магазина «Фототовары» или «Военная книга», а выполнен по индивидуальному заказу, особому проекту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107