Сегодня Евгения очень великодушна. Любовь ко всему миру переполняет ее. Как хорошо! Как она довольна жизнью! И какое это все-таки свинство!
Ей хочется плакать, и, чтобы не давать себе послабления на людях, она поднимается и говорит Виталию:
— Я к Нине на кухню. Посмотрю, может, надо помочь.
— Ничего помогать не надо! — машет рукой Нина. — Все уже готово.
— Тогда я просто посижу возле тебя.
— Сиди.
У Нины в кухне везде висят забавные вязаные зверушки — подставки под горячее, оригинальные, в форме человечков, прихватки и даже плетеная макраме-полка. Все блестит, кругом чистота.
С ее кухней не сравнить! Как, наверное, счастлив Аристов, имея такую хозяйственную, чистоплотную жену!
— Хорошо Толяну! — говорит она вслух. — Живет как у Христа за пазухой. При такой-то жене!
Нина спокойно режет хлеб, но, услышав ее слова, вздрагивает и на мгновение замирает с ножом в руке.
— Ты действительно так думаешь?
— Так все думают. Вспомни мою кухню. По сравнению с твоей — небо и земля!.. Нигде ни соринки.
— Не в чистоте счастье! — шутливо отмахивается Нина, но звучит это неожиданно серьезно.
Дверной звонок заливается трелью. Кто-то из гостей не хочет входить без приглашения и трезвонит, трезвонит. Хулиганит, одним словом. Нина стряхивает хлебные крошки в мусорное ведро и вопросительно смотрит на Евгению:
— Как ты думаешь, кто из наших расшалился? Вваливаются сразу две пары — Ткаченко и Зубенко. Они галдят, капризничают, требуют немедленно именинницу. Подошедшего Толяна, пытающегося их урезонить, они не слушают.
В отличие от Виталия ключи от машин они хозяину дома не просто отдают, а небрежно бросают:
— Распорядись-ка, милейший!
— Ну, наглые! — качает головой Аристов, выходя с ключами за дверь. — Распустил я вас!
— Думает, бабочку надел, сразу к нему на вы будут обращаться! — ехидничает Лена.
Потом все четверо берутся за руки, ходят вокруг именинницы и поют:
Как на Нинины именины испекли мы каравай! Каравай, каравай, кого любишь, выбирай!
— Быстрей, пока Толяна нет!
— Сергея выбираю, — говорит закруженная ими Нина.
— Умница! — говорит Машин муж. — Угадала, кому доверили ценный подарок.
И вручает Нине коробку с электромясорубкой.
Делай котлеты! Котлеты жуй!
Будет твой муж толстым, словно буржуй!
Это нарочитым басом декламирует Павел Ткаченко. Евгения им немного завидует. В последнее время она как-то отошла от друзей, а оказывается, именно общения с ними ей как раз и не хватало.
— Нашего полку прибыло! — Сергей устремляется к одиноко стоящему Виталию. — Бабы, чей мужик?
— Мой, — говорит Евгения.
— На вид — вполне приличный.
— Эй, вы там, наверху, — останавливает она разбушевавшихся друзей. — Не напугайте человека!
— Если наш человек — бояться не будет. А испугается… Женька, зачем тебе боязливый?
Тут заходит хозяин квартиры.
— Разрешите доложить, пан майор, — обращается он к Сергею. — Кони в стойлах, уздечки на гвоздике.
— Как стоишь? — изгаляется Сергей. — Почему одет не по форме? Застегнуться! Оправиться… Тьфу, кажется, это не та команда. Вольно!
— Все за стол, живо! — включается в общий галдеж Нина. — С такой раскачкой мы сегодня и до горячего не дойдем.
— Не дойдем, так доползем! — говорит Толян, и гости с шумом рассаживаются за столом. — Мальчик-девочка, мальчик-девочка…
Это Толян строго следит за тем, чтобы женщины и мужчины сидели за столом как положено.
— Нет-нет, уйди, Лопухина! — оттаскивает он Евгению, пытающуюся под шумок усесться рядом с Машей.
Он всех пересаживает и тасует так, что в конце концов по левую руку от него оказывается Нина, а по правую — Евгения, справа от которой Виталий, а рядом с ним — Маша…
Пока за столом галдят и гости тянутся за закусками, Аристов, якобы желая поухаживать за Евгенией, ссыпает ей в тарелку соленые польские грибы, которые она терпеть не может, и спрашивает, почти не шевеля губами:
— Опять замуж собралась?
— Что значит — опять?! — возмущается она.
— Опять — значит снова. У тебя уже был один… Алексей! И где он?
— Не твое дело!
— Вах, зачем грубишь? — говорит он с нарочитым грузинским акцентом. — Если ты сердишься, значит, ты не права!
— Отлезь, Аристов! — сквозь зубы цедит она. — Вспомни о юбилее жены. Тебе положено вначале тост говорить!
Когда в первом «антракте» гости выходят из-за стола, а Лена подхватывается, чтобы помочь Нине принести горячие закуски, Евгения прорывается к Маше.
Маша — в красном платье. Одной этой фразой можно было бы обозначить ее новую суть — Маша в красном платье!
Красный цвет — символ. Прежде, за много лет знакомства, Евгения не видела на ней ничего красного. Обычно это были тона приглушенные — серые, коричневые, темно-зеленые. Они не то чтобы делали Машу старше, а как бы обезличивали ее. Даже ее серые глаза на этом фоне казались тусклыми.
Теперь же они сияют. Вряд ли это просто отблеск ткани. Скорее ткань высвечивает идущее из глубины ее души сияние. И помада у нее не бледно-розовая, как обычно, а коралловая. Обнаружилось вдруг, что губы у Маши красивой формы. Зовущие. Почему раньше при взгляде на ее лицо не замечались губы?
— Маш, — зачем-то подходит к ней Сергей.
— Я разговариваю с Женей, потом, — отмахивается она; в ее голосе нет раздражения — так, равнодушие и мимолетная досада.
Он безропотно отходит. Сергей! Гроза уголовников и сослуживцев! Это так не похоже на него, как будто под знакомой личиной скрывается совсем другой человек.
— Маша, может, ему и вправду что-нибудь нужно? — почти жалеет его Евгения.
— Перестань. Что он — маленький мальчик, у которого не расстегивается пуговица на брючках?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107