— А ты жестокая, — удивленно замечает Евгения.
— Жестокая, — ничуть не обижается Маша. — Доброта и жалость на сегодня кончились, обещали завтра подвезти.
Неужели женщина может так кардинально измениться? Похоже, разбуженной гордостью человек проверяется почти так же, как деньгами и славой…
— Ты тоже не шибко жалостливая, — выводит ее из задумчивости голос Маши.
— Да?!
— Да-да! За все время, пока мы с тобой разговариваем, ты ни разу не взглянула на своего Виталия! А он тебе такие взгляды посылает! И за столом сидючи почти с ним не общалась. Пришлось мне опекать бедного мальчишку! О, ты меня усовестила. Пойду узнаю, что было нужно моему пацаненку.
Евгения тоже вспоминает: и правда, как там ее Виталик? А он стоит и увлеченно беседует с Аристовым. Со стороны посмотришь — лучшие друзья! Только что-то не верится в их добрые чувства друг к другу. Особенно она сомневается в Толяне. Не замыслил ли чего этот аферист?!
Она бы еще размышляла и выдвигала всяческие версии, но тут Нина зовет всех за стол. А поскольку помогает ей Лена — прирожденный учитель и лидер, — через пять минут все уже сидят на своих местах. За горячим.
— О чем ты так оживленно беседовал с Аристовым? — спрашивает наконец Виталия Евгения.
— Он предлагал мне подписать один договор, — отвечает тот и как-то странно и очень внимательно смотрит на нее. — Завтра мы должны встретиться и обговорить детали.
— И для тебя этот договор выгоден?
— Если все обстоит так, как он говорит, то чрезвычайно выгоден!
Договоры-приговоры-наговоры! Это ей не интересно. Евгения никогда не чувствовала в себе коммерческой жилки. Ее лишь посещает мысль о ненаписанной акварели и так же незаметно уходит, — чего думать о несбыточном?
— Ешь, Евгения! — говорит слева от нее Аристов и кладет ей огромную отбивную размером с полтарелки. Справа в это же время ей накладывает гарниры Виталий. Они сталкиваются ложками над ее тарелкой и смотрят друг на друга, раздвинув губы в странных ухмылках, — что это за договор, который так определил их отношения?
Глава 14
В среду, лишь только Евгения открывает дверь в офис, на нее выплескивается стойкий запах валерьянки вместе с каким-то терпким дезодорантом.
На площадке перед своим кабинетом стоит мрачный президент фирмы с баллончиком какого-то средства в руке и яростно жмет на распылительную головку.
— Черт знает что! — ругается он. — У нас порядочное заведение или курсы косметичек? Или больница?!
— Что случилось? — изумляется Евгения.
Он достает из кармана пятьдесят рублей и просит:
— Лопухина, не в службу, а в дружбу: купите, пожалуйста, в ближайшем киоске освежитель воздуха. Только не цветочный. Что-нибудь порезче. Может, с запахом ели…
— У нас никто не заболел?
— У нас истерика! — Он уходит к себе и с шумом захлопывает за собой дверь.
Евгения, секунду-другую постояв в пустынном холле, идет в киоск за освежителем, Перенюхав их с добрый десяток, она останавливается на запахе фантазийном.
Впрочем, во второй ее приход запах валерьянки почти не ощущается.
— Лучше этого ничего не было, — говорит она президенту.
— Поставь на полку, — бурчит он, не отрывая взгляда от бумаг: то ли до сих пор злится, то ли ему стыдно за свой взрыв.
Евгения по запаху, как по радиомаяку, доходит до кабинета главного бухгалтера.
Ирина, обессиленная, полулежит в черном кожаном кресле, а Лада обмахивает ее газетой. Увидев входящую, Ирина медленно поднимается, точно панночка из фильма «Вий». Так и кажется, что сейчас по ее бледному, безжизненному лицу скатится кровавая слеза.
— Ира, тебе плохо? — спрашивает Евгения, когда голова женщины опять откидывается на спинку кресла.
— Мне хорошо, — говорит Ирина хрипло. — У меня отняли силы восторг и радость жизни.
— Ты поссорилась с Валентином Дмитриевичем?
— Нет, это личное, — отвечает за нее Лада.
Евгения пожимает плечами и поворачивается, чтобы уйти. Совсем недавно, чуть ли не в первые часы знакомства, они обе вывалили на нее столько личных подробностей, что ей трудно было переварить.
— Личное так личное!
— Эдик… Он развелся женой.
— Ну и что?
Впервые она видела, чтобы женщина рыдала оттого, что ее любовник развелся с женой!
— Как ты не понимаешь! Он! Который никогда бы не развелся просто так!
— Ах да, ты имеешь в виду чепуху по поводу того, что нужно чувствовать ответственность за приручаемых?
Евгения специально говорит об этом резко — ей неприятно. Кому понравится созерцать чужое грязное белье?! Почему нужно обсуждать со всем коллективом подробности своей жизни? Действительно сугубо личные!
— Я знаю, он собирается жениться на другой!
— И ты можешь этому помешать?
— Нет! Его ничто не остановит!
— Тогда чего ты воешь?
— Хочу и вою!
Евгения, взявшись уже было за ручку двери, возвращается и подходит совсем близко к Ирине.
— Если ты собираешься увольняться из фирмы, тогда, конечно, валяй! Нет? Зачем же ты себя позоришь? Что ты услышала нового для себя? Что Эдуард тебя не любит? А прежде ты была уверена в обратном? Валентин Дмитриевич в ужасе — у главбуха истерика! Дожили! Не можешь успокоиться — иди домой, возьми отгул! Служебные романы хорошо кончаются только в кино!
Она бросает в лицо Ирине злые, жестокие фразы и вообще ловит себя на желании отхлестать ее по щекам. Предательство любимого человека, несомненно, тяжело переносит каждая женщина, но выставлять свое горе на всеобщее обозрение, размахивать им, как флагом… Стоп! Лопухина, ты, кажется, переборщила. Кто давал тебе право судить других?
Но оказывается, в критических ситуациях с Ириной нужно говорить именно таким тоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107