— Видишь, совсем ослабела. Женечка, ты хотела узнать, есть ли выход из моего положения? Нет, мой ангел! Жить рядом с ними я не могу, а умереть мне не дают…
Она шевелит перебинтованными запястьями. Физраствор из капельницы медленно вливается в синие, проступающие сквозь тонкую кожу вены. Медики будто хотят постепенно заменить им порченую Юлину кровь.
Бедная Серебристая Рыбка! Может, та Евгения, которая много лет плыла по течению жизни, покорно принимая удары судьбы, тоже смирилась бы и согласилась со словами Юлии, что ничего поделать нельзя и она человек конченый. После следующей неудачной попытки ее просто запихнут в сумасшедший дом и с помощью лекарств усмирят навеки.
И она говорит с неожиданной верой:
— Мы обязательно что-нибудь придумаем, Серебристая Рыбка!
— Ты придумала мне красивую кличку, — пытается улыбнуться Юлия. — Наверное, я в прошлой жизни и вправду была рыбой. Насчет меня не бойся, хуже уже не будет…
— Мне не разрешили с тобой долго разговаривать, — сожалеет Евгения, — а обещанные пять минут прошли. Завтра я приду к тебе опять. Постарайся выглядеть получше.
Из больницы она едет к матери, где успевает разобраться со своим отпрыском, который спит до половины двенадцатого — в школу ему во вторую смену. Любящая бабушка бережет покой внука, не думая, что тем самым оправдывает его лень.
— Он еще вечером сделал уроки! — слабо отбивается Вера Александровна. — Пусть поспит, пока есть возможность. Чего хорошего просто так по улицам слоняться!
Логика железная. Видимо, педагоги к концу своей трудовой деятельности значительно совершенствуют науку воспитания. Теперь она у них имеет всего два больших раздела: как воспитывать чужих детей и как воспитывать своих. Насчет чужих все ясно и понятно, а воспитание своих почему-то не укладывается в привычные рамки.
— Зачем ты его балуешь? — сердится Евгения. — Посмотри хотя бы на эти лапы — сорок четвертый размер! Рост — сто восемьдесят! А ты до сих пор с ним нянчишься!
— Сама удивляюсь, — соглашается Вера Александровна, — уж от тебя такой лени я бы не потерпела. А к внуку почему-то совсем другое отношение. Вроде с тобой была как бы репетиция, а он — настоящий ребенок.
— Спасибо!
— Не обижайся. Таков удел всех бабушек: любить внуков больше, чем детей.
К Юле в больницу Евгения летит как на крыльях. Она купила букет изумительных темно-бордовых роз — когда человек смотрит на красивое, он быстрее выздоравливает. Она накупила витаминов: гранатов, орехов, винограда — всего, что обновляет кровь и восстанавливает иммунитет, — специально прочитала для такого случая популярную литературу.
У реанимационного отделения Евгения застает целую толпу каких-то людей, похоже, родственников. Они плачут, горестно обнимают друг друга, что-то причитают и, загородив проход, не дают ей пройти внутрь. Она уже знает здешние порядки, потому одета в белый халат. Даже домашние туфли с собой прихватила — вдруг придется пробыть подольше, подежурить возле Юлии. Она сделает все, чтобы помочь Серебристой Рыбке!
Евгения уже обогнула плачущих людей и берется за ручку двери, как вдруг замечает в толпе Роберта.
— Почему ты здесь? Кто эти люди? Ты был у Юлии? С ней ничего не случилось?
— Юлия умерла, — говорит он и плачет.
— Нет! Не может быть! Ведь вчера она была жива… Какие-то никчемушные фразы слетают с языка помимо ее участия, потому что в голове Евгении набатом бухает только одно слово: «Умерла! Умерла!»
Она идет по улице, чувствуя себя обездоленной. Как будто у нее украли самое святое — смысл жизни. Ведь она собиралась спасти Юлию и не успела! Как же так? Это несправедливо! Серебристая Рыбка так мало жила!
До своей квартиры она добирается совсем без сил и почти вползает в прихожую, забыв захлопнуть за собой дверь. Она плюхается в кресло, но не может в нем усидеть. Тот заряд, что накопился в ней для спасения жизни Юлии, теперь ищет выход наружу.
Евгения хватает с полки бумагу и начинает набрасывать портрет Юли. «Пока не забыла!»
Нет, не портрет. Всю ее фигуру в легком летнем платье. Она стоит и смотрит наверх: с балкона, точно прыгун с вышки, падает человек. Но почему так спокойно лицо Юлии? Потому что он не падает, а летит. Вот его крылья: небольшие, но мощные. А у Юлии за спиной вовсе не платье, взметнувшееся на ветру, — у нее тоже крылья. Сейчас он спустится к ней. Или она оттолкнется и взлетит к нему… Господи, если бы так было!
Евгения больше не может сдерживаться, и слезы льются из глаз, долгие и нудные, как осенний дождь. Она зарывается лицом в подушку, будто кто-то здесь может увидеть ее, такую зареванную, и слышит голос Аристова:
— Жень, опять ты не закрыла дверь!
Она боится поднять на него глаза, а он усаживается рядом и сообщает:
— Я принес книгу. Для Никиты. Боевик. Будет читать запоем!
Но поскольку она все так же лежит, не обращая внимания на его приход, Толян начинает беспокоиться.
— Жека, у тебя ничего не случилось?
— Юля умерла, — глухо говорит она и начинает рыдать в голос, уже не думая о том, как она выглядит со стороны.
Аристов берет со стола рисунок Евгении и внимательно разглядывает его.
— Это она?.. Слишком много плавных линий. Ни одного угла!
— Зачем ей углы? — в недоумении перестает плакать Евгения.
— Нечем было упереться, вот ее и раздавили.
— Откуда ты знаешь, что ее раздавили? — продолжает допытываться она, лишний раз убеждаясь в том, как мало знает она Аристова — он вовсе не так прост, как кажется, и чуткости ему не занимать…
— Ты сама так нарисовала. Парня ее из окна выбросили…
— Он сам прыгнул.
— Сам? Здоровый мужик — и сам прыгнул?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107