Правда, в спорт и физкультуру как в серьезные занятия для мужчины она не верила, а требовала, чтобы Михаил пошел «на энергетика или механика».
Предки Карпенко были из казачьего рода и несмотря на то что свекровь — Анастасия Федоровна — уже много лет жила в городе, она говорила не чисто по-русски, а балакала. На смеси украинско-русских слов и выражений.
— Физкультура! Хиба ж цэ работа для мужика! — сокрушенно говорила она. — Диты батькив не слухають. Усякий — сам соби вумный!
И при всем при том Мишка ездил на «мерседесе» — старой развалине двадцатилетней давности, которая неведомо как еще держалась. Неведомо — потому что запчасти на иномарку тогда еще доставать было почти невозможно. Да и имелись ли они для такой старой модели!
Потому нужные для «мерседеса» детали вытачивались на станках русскими слесарями по чертежам от руки, перетачивались из запчастей, предназначенных для машин отечественных марок.
Танину половину коттеджа сдавали внаем. Когда-то коттеджи, один из которых и приобрел для дочерей адвокат Вревский, строились на окраине города. Но в городе так интенсивно шло жилищное строительство, что через несколько лет коттедж сестер оказался чуть ли не в центре города. Потому проблем с квартирантами не было.
Другие на их месте причитали бы: тяжело, денег не хватает, — а семья Карпенко вела непоседливый, разносторонний образ жизни. Супруги объездили все предгорье Северного Кавказа, таская с собой и совсем крошечную Александру.
А как часто приходили к ним друзья! Понятно, картошка в доме всегда была, как и сало — его Мишка покупал при всякой возможности, да салаты на ароматном подсолнечном масле. А привезенная от Мишкиной бабушки самогонка…
Мишкин друг Санек, тоже выходец из села, говорил:
— Карпенки — куркули! Сало е, самогонка е, и дэ голову преклонить — е!
И несмотря на скромный достаток — даже работая инженером после окончания института, Таня получала не слишком много, — они жили легко и весело. Как же хорошо они жили!
— Посуду моешь? — раздался у Тани за спиной голос Леонида: она от неожиданности вздрогнула и чуть не уронила тарелку.
— Леня, ты меня напугал, — укоризненно сказала она.
— Но не до смерти? — довольно расхохотался он.
— Что-то ты вроде не вовремя, — заметила она, взглянув на часы с кукушкой.
Было одиннадцать часов дня.
— Я пришел, как только смог, чтобы реабилитироваться! — торжественно провозгласил супруг.
Он, очевидно, имел в виду тот случай, когда он вначале отдал ей, а потом забрал деньги, которые до того вроде отдал Тане с дочерью. Скорее всего он ожидал от жены упреков или хотя бы вопросов, но она отдала деньги молча и ничего не сказала, а когда посмотрела ему, уходящему, вслед, заметила, что Ленька на мгновение потерял свою уверенную походку, сгорбился и даже зашаркал ногами.
Но потом, видимо, заметил это, разозлился на себя, опять развернул плечи и быстро ушел. Но переживал, это точно. Обычно в таких случаях он говорил про кого-нибудь другого: «Обгадился!»
И наверное, то же подумал о себе.
Но сегодня Леня опять выглядел победителем. Зачем-то держал в руке старую Шуркину шапочку, которая до того валялась у него в гараже. Он подошел к столу, который Таня как раз только что протерла, и тряхнул над ним этой самой шапкой.
На стол шлепнулась упаковка денег. На этот раз одна. Но долларов. Сотенных купюр.
— Это тебе, — торжественно сказал Леонид.
— Мои ставки растут, — сказала Таня, к деньгам, впрочем, не притрагиваясь.
— Ну что ты за человек! — вдруг заорал на нее Ленька. — Другая бы на шею кинулась, расцеловала. Отблагодарила, как могла…
— Отблагодарить, так это мы что ж, это мы с дорогой душой. — Когда Ленька повышал на нее голос, Таня защищалась на свой манер — начинала вот так юродствовать. — А то, что мы боимся деньги брать, тоже понятно. Ты только губу раскатаешь, а их у тебя — раз! И заберут!
— Не бойся, не заберут, — сказал он угрюмо. — Все же от ласкового слова язык бы у тебя не отсох.
Чего он был такой вздернутый? Будто не деньги ей давал, а заставлял яд выпить. Может, Леня прав, его жена и в самом деле особа строптивая и неблагодарная? Надо, надо, Татьяна Всеволодовна, менять тон.
— Не сердись, Леня, я чего-то брать их боюсь… В прошлый раз, когда ты мне деньги дал, я прикинула, сколько лет мне в моем магазине пришлось бы за них работать, содрогнулась даже. А в этой пачечке ежели в три раза больше, то на нее мне понадобилось бы… два пишем, три на ум пошло… шестнадцать с половиной лет!
— Теперь ты понимаешь, сколько хорошей жизни я тебе сэкономил? — Ежели Татьяна к нему с юмором, так и он мог пошутить. — Неужели это не стоит всего одного хорошего траха…
— Леня! — возмутилась она.
Но уже понимала, что просто так ей вырваться не удастся. Он уже подкрался сзади, обнял ее, по-хозяйски взял за грудь… Отчего-то она решила, что все-таки успеет домыть посуду, пока суд да дело.
— Фартук не снимай! — Он подталкивал ее к спальне. — Посудомойку я еще не трахал.
— Может, нам купить посудомоечную машину? — брякнула она скорее по ассоциации.
— Все, что хочешь, мой пончик, все, что хочешь! Почему он звал ее пончиком — Таня вовсе не толстая.
При росте сто семьдесят пять сантиметров вес шестьдесят пять килограммов. Была бы она круглолицая, так вроде нет, лицо скорее удлиненное. Но потом она уже ни о чем этаком не рассуждала. Чего Леня умел, так это заставить се забыть обо всем суетном…
На сообщение жены о том, что она ушла из магазина, Леонид прореагировал спокойно:
— Ушла и ушла. Я тебе с самого начала говорил: не нужна тебе никакая работа. Муж тебя обеспечивает так, как другим бабам и не снилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80