До этой самой деревне было, помнится, километров сто.
— Сто двадцать, — для чего-то уточнила Маша.
— Это имеет какое-то значение?
— Нет, конечно. Потом я поняла, что шеф решил мною похвастаться перед местными врачами. С одним из них он когда-то учился в школе. Коллеги заспорили так, что едва не подрались, для разрешения спора потребовалась третья сторона. Я его не подвела, но не в этом дело.
— А в чем? — спросила Таня.
— После своеобразного медицинского консилиума, когда мой диагноз подтвердился, состоялось наше российское застолье. Никто даже слушать не хотел, что мой водитель — Каретников — торопится. Говорили даже, что, если он так торопится, пусть едет один, а меня уж как-нибудь довезут, такое медицинское светило. Леня сказал, чтобы я не дергалась, мол, дела его подождут, ну и я усугубила. Как следует. Обратно мы поехали, уже когда стемнело.
— Помню, вы вернулись за полночь.
Маша замолчала.
— Ну и что, что с вами случилось? — заторопила ее Таня.
— Случилось, — эхом повторила Маша. — Я отдалась твоему мужу.
Она с трудом выговорила это и выдохнула, как будто выпустила из себя скопившийся внутри и не находящий выхода воздух. Но это был смрадный воздух. И теперь уже Таня задохнулась.
— Ты? Ты тоже предала меня?!
— Тоже? — с вызовом выговорила Маша. — Ты имеешь в виду несчастного Михаила, которого просто взяла и приговорила? Без суда и следствия. Кто ты такая, чтобы даже не судить — как раз на суд ты себе времени не отводишь, — а карать других? Почему ты даже не дала мне возможность оправдаться, попросить у тебя прощения? Человек без недостатков? Та, которой не в чем себя упрекнуть. Тогда дай мне автограф, потому что прежде я ошибочно полагала, что подобных людей на свете нет!
Какой-то частью сознания Таня понимала, что Маша допускает такой тон и даже нападает на нее всего лишь от волнения. Ее мозг срабатывает на самозащиту, но рассуждать и оправдывать сестру она больше не могла, потому что какая-то первобытная ярость бросилась ей в голову. И здесь уже ни о каком трезвом рассудке не могло быть и речи.
— Так ты хотела попросить у меня прощения? И поэтому ты поишь меня своим поганым ликером из таких вот миленьких рюмочек?
Она с яростью метнула ни в чем не повинный хрустальный сосудик в стену, и на ней расплылось мокрое пятно.
— У тебя моющиеся обои, — сквозь зубы процедила Таня, — так что прощения за испорченный интерьер я не прошу!
Она увидела испуганные глаза Маши, но поняла, что это испуг не сестры, а врача, который неправильно рассчитал дозу лекарства для своего пациента. Что она ждет от Тани: обморока, истерики?.. Она встала и пошла прочь.
— Таня, — прозвучал за спиной слабый возглас сестры, но она не обернулась.
Кто-то внутри ее тщетно вопил: «Что ты делаешь, опомнись!» Но она не остановилась, не одумалась. Чего тогда было приставать к Маше: расскажи да расскажи. И еще позволять себе красивые жесты вроде того, что она заранее сестру прощает. В таком случае надо быть готовой ко всему…
К счастью, Шурка не видела, как она вбежала в дом, как и ее перекошенного лица: Маша! И Маша тоже!
«Тоже» было понятно ей, а другим она бы не стала объяснять. «Тоже» — значит Тане на роду написано быть предаваемой самыми близкими ей людьми.
Сначала любимый муж, а теперь сестра…
Причем Таня не думала, что ей изменил Ленька. Если честно, она этому и не удивилась. Тем более стало ясно, что он на Машу смотрит недаром, вспоминает минуты сладостные… Ишь, она говорит как пишет!.. Она, значит, выпила лишнего, а так бы, по-трезвому, — ни-ни!
Вот, отвлеклась…
Ах да, ее не покоробила супружеская неверность и второго мужа, а поступок сестры не то чтобы поверг в изумление… опять странная книжная фраза. Определенно, сегодня у Татьяны склонность к литературным штампам прорезалась, раньше вроде за собой не замечала.
Но не будем обращать внимания… Значит, говоря обычным языком, произошло то, чего Таня не ожидала, и от этого в ее душе светлый образ сестры померк. «Маша, святая, чистая, страстотерпица… Не останавливайся, продолжай про страстотерпицу… и где только это слово откопала!… оказалась обычной… Эй, не очень-то словами разбрасывайся! Выбирай выражения. Обидели ее…» Выходит, Таня так и считала, что страстотерпицей сестра будет всю оставшуюся жизнь? Ей как бы на роду написано. А Тане — быть высшей судией. Поскольку она — святая Татьяна. Интересно, есть такая святая?
— Подлость, какая подлость! — повторяла, расхаживая по своей спальне — здесь никто ее не застанет врасплох, — Таня, но уже без прежней убежденности.
Интересно, что сказал бы Валентин? Как применил бы к этому случаю свою формулу неверности? Ленька как Ленька. Наверное, он бы своего не упустил, будь на месте Маши какая-нибудь Катя или та же Света… Но Маша.
Надо попробовать отстраниться и посмотреть на этот случай со стороны. Итак, Маша выпила. Значит, при некоторых обстоятельствах в числитель добавляется еще одно слагаемое — алкоголь… Слишком примитивно. Лучше так: обстоятельства, при которых сопротивляемость человека ослаблена тем или иным состоянием организма. Включая состояние алкогольного опьянения. Господа, это же глава из диссертации!
Кстати, насчет опьянения. Если уж на то пошло, и сама Таня может припомнить некое событие, в котором она играла главную роль, кстати, тоже после некоторой дозы спиртного. Сколько тому событию лет? Кажется, три года.
Вот про что говорят: у каждого есть свой скелет в шкафу. И у Тани такой есть. Правда, небольшой, даже совсем маленький скелетик, но тем не менее…
Таня с Ленькой были на дне рождения одного из его знакомых, молодого красивого мужчины, видного — что ростом, что фигурой, что лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80