То есть Таня могла бы, сославшись на Машу, предъявить ему счет, но что это даст? Чувство глубокого удовлетворения?
— Знаешь, того, кто тебя ножом пырнул, уже арестовали, — сказала она: Шурка вчера перед сном ее о том проинформировала. Кажется, с любимым отделением милиции она общалась круглосуточно.
— Вот как? Значит, ты все знаешь?.. Смешно было бы думать, будто такое событие можно скрыть. Тебя в милицию вызывали?
— Что? Да. Нет, не вызывали.
— Татьяна, о чем ты думаешь?
— Я беспокоилась о тебе, — сказала она почти невпопад.
— А, со мной все в порядке. — Он махнул рукой, как будто видел ее насквозь, и в то же время делал вид, что ничего не понимает. — А насчет ареста… того, нападавшего… Не с рожей этого Эдика где-то скрываться.
— Ты плохо себя чувствуешь? Может, шов не зарастает или еще что?
Им было не о чем разговаривать. Неужели и прежде всегда так было, а Таня заметила это только теперь? Она прямо-таки лихорадочно придумывала, о чем таком еще его спросить.
— Нет, со швом все в порядке. Твоя сестрица подсуетилась: лекарства, врачи. Ко мне относятся как к родственнику медика, то есть лучше, чем ко многим другим.
— Может, тебе что-нибудь нужно?
Она присела на стул у его кровати, чтобы видеть его глаза, но как раз он их прикрыл. Чего это, Татьяну ему видеть неприятно? Он не ответил на ее вопрос, а сказал совсем не то, что Таня ожидала услышать:
— Я вот тут лежал и думал, что все наши беды от того, что по жизни мы всегда торопимся. Несемся куда-то, боимся не успеть, опоздать к раздаче пирога. Добежал, получил свой кусок, а радости нет… Наверное, таких дураков, как я, нужно хотя бы раз в жизни укладывать на больничную койку, чтобы полежали, подумали. Вот спроси меня, чего я достиг, и не скажу. Три семьи за плечами, двое детей… Неужели для этого нужно много ума? А время бежит. Еще немного… Ну, что там у тебя еще, давай вываливай!
Он прервал самого себя и теперь смотрел на нее с ожиданием.
— А откуда ты…
Ленька откровенно улыбнулся:
— Да уж успел кое-что о тебе узнать. За пять-то лет!
— Скажи, Каретников, зачем ты на мне женился?
— Ого, раз по фамилии назвала, значит, дело серьезное.
— Правда, ответь, уж наверное, пока ты тут философствовал, и этот вопрос из внимания не упустил.
— Ты права. И представь себе, я думал о том же: зачем ты за меня замуж выходила?
— И как? Ты на этот вопрос себе ответил.
— Ответил. Вспомнил, как мы с тобой познакомились, как поженились. Могу тебе признаться: от своей второй жены я уходил до развода раз пять и всякий раз возвращался. Думал, чего искать того же с другой женщиной. А встретил тебя, сказал себе: или теперь, или никогда. И знаешь, я тебе благодарен. По шкале моральных ценностей я поднялся на ступеньку вверх.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Что брак у нас был неплохой. Без скандалов, с взаимным уважением. А то, что любви не было… Наверное, над этим мы не властны.
— И что ты предлагаешь? — спросила она почти спокойно; собиралась ему что-то сказать, а теперь и смысла нет.
— Ничего я не предлагаю, — вздохнул он. — Что мешает нам жить, как и прежде жили?
— Кое-что, однако, мешает.
— А ты много знаешь пар, которым ничего не мешает?
— Одну знаю. Ильиных. Они собрались третьего ребенка завести.
— Вот видишь, — сказал Леонид, и было непонятно, к чему относятся его слова — то ли к тому, что Таня знает такую пару, то ли к тому, что эта пара собралась завести третьего ребенка…
Глава семнадцатая
В субботу мимо ее окон прошествовал Валентин, неся перед собой такой огромный букет роз, что это наводило на мысль: обобрал какую-нибудь оранжерею.
Впрочем, Таня сама себе и призналась, что подумала так из вредности — ей самой давно уже не дарили цветы. Давали деньги и думали, что она и сама себе купит, если захочет. Какая польза в доме от цветов? А никакой!
Когда людей не связывает настоящее чувство, кое-кто думает, что это могут сделать деньги.
А насчет Валентина — оранжерею ему обирать вовсе не обязательно. Он мог просто купить у какой-нибудь старушки весь ее товар — целое ведро. В старых фильмах она такое видела.
— Дайте мне все! — кричал обычно влюбленный, бросал этой самой старушке крупную купюру, добавляя при этом: — Сдачи не надо.
И крупным планом — благодарные глаза старушки.
Таня как раз на кухне собирала корзинку, чтобы пойти в больницу к раненому мужу, а тут — явление. Левой, правой, гренадеры, выше кивера! И стояли барышни у обочин. В смысле, у окон. Отогнув уголок занавески… Коня ему не хватает! Но тогда, как пел Боярский, и не верьте ни мне, ни коню…
Чего вдруг Таня распыхтелась? К Маше пришел ее любовник. Она ни от кого и не скрывала, что спит с Валентином. И совсем недавно объясняла сестре насчет нехватки гормонов.
Вообще-то Таня зацепилась взглядом за цветы. Почему Леня так редко их дарит? Только из-за того, что дает ей деньги? Но покупать цветы самой себе как-то унизительно…
Мишка любил таскать ей цветы. Таня к этому так привыкла, что и не удивлялась, когда он возникал в дверном проеме с огромным букетом — порой и обрывал клумбы, если поблизости не оказывалось пресловутой старушки с ведром цветов.
— Не только в песнях петь: я устелю тебе путь цветами! — смеялся Мишка. — Кому-то надо эти выдумки поэтов претворять в жизнь. Тяжело нам, реалистам, приходится. Вечно чего-то боишься: то милиционеров, то шипов, то собаки…
— Какой собаки? — смеялась Таня.
— Такой, за забором.
Он стеснялся собственной сентиментальности. Однажды — смешно сказать — они любили друг друга на полу, усеянном ландышами…
Ботаник бы содрогнулся: какое варварство! Ей тоже было жалко цветы, но это уж потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80