Подул ветерок, принеся с собой сладкий запах таволги — эти высокие белые цветы росли у самого забора. Она улыбнулась, повернулась, желая опереться на руку и заглянуть Славе в лицо. Ее рука соскользнула с доски и наткнулась на рукоятку топора, того самого, потерянного.
— Слава! Слава! — завопила она. Он вздрогнул, резко сел.
— Что, что случилось? Тебя кто-то укусил?
— Да вот же он! — Она схватила топор и с улыбкой во весь рот победно подняла его над собой. — Он прав! Этот чертов американец прав. Он снова прав! Не надо покупать ничего взамен потерянного…
— А просто в нужное время и в нужном месте заниматься любовью, — пропел ей в самое ухо Слава… — Ну так…
— Но мы же больше ничего не потеряли…
— На всякий случай, чтобы не потерять… — И он снова опустился рядом с Ольгой.
Ольга, ушедшая в воспоминания, вздрогнула, когда кукушка высунулась из часов, мол, все, вечер воспоминаний кончился. Но так трудно остановиться. Да, они построили домик. Она сделала прекрасные фотографии и послала мистеру Уиклеру. Своим восторгом он поделился с местным журналом и продал ему присланные Ольгой снимки. Журнал напечатал их, и с оказией мистер Уиклер прислал гонорар.
«Дорогая девочка, — писал он Ольге, — прости, что так обращаюсь к тебе, но я намного старше. Ты не можешь себе представить, какую радость я испытал благодаря тебе! Ты еще не понимаешь, что такое молодость. Да-да, именно так. Это человек понимает только в старости. Наверное, ты слышала, как говорят: жизнь идет по спирали? Но чтобы знать, в каком именно витке ты сейчас, нужны ориентиры. Итак, я снова вижу свой домик. Он существует. Свой я построил, когда мне было двадцать лет от роду. Стало быть, сейчас, когда мой домик снова повторился, мне остается до конца по меньшей мере еще двадцать…
Теперь понимаешь, чем ты меня одарила? Ты подарила мне еще двадцать лет жизни. А если бы я построил свой домик в тридцать лет, то мне до конца осталось бы именно столько. Моя теория тебе скорее всего покажется дикой. Но со временем ты поймешь, насколько я прав».
Гонорар из Америки стал для Ольги настоящим потрясением. Она никак не могла придумать, на что бы памятное его истратить.
— Слушай, Ольга, — сказал ей Слава, — ты давно хотела издать свой альбом. Издай его на эти деньги.
Ничего лучшего придумать было нельзя…
При этом воспоминании сердце Ольги заныло.
Мысль была отличная. Конечно, она так и поступила…
Но… но почему во всем столько боли? Ну почему все, что она получала от жизни, было какое-то корежистое, мятое, измолоченное и не оставляло ей чистой, ничем не тронутой радости?
Кукушка снова фыркнула и в который раз скрылась в своем гнезде, словно выражая недовольство.
Все, все в прошлом. А сюда она приехала сейчас, чтобы навести порядок. Закрыть домик — неизвестно, сколько времени она не появится здесь. Слава сюда не приедет. А как он любил приезжать сюда — здоровенный бородатый мужик с сачком крался сквозь высокую траву, чтобы накрыть еще одну жертву. Ольга усмехнулась. Специалист по бабочкам.
Славу любили женщины, и он их, так что он недолго пробудет один. Странно было бы не поддаться обаянию здоровья, юмора, силы и еще чего-то, чему Ольга не могла дать определения. Просто у нее нет таких слов. Про это можно думать лишь наедине с собой, поднимаясь с постели, когда он, отвернувшись на другой бок, засыпал, а она улыбалась от счастья… Итак, этот домик — все, что осталось от их общего прошлого. Больше он никогда здесь не появится. Никогда. Сердце сжалось, на глаза навернулись слезы.
Она вдруг вспомнила его коллекцию бабочек под стеклом, которой восторгались все приходившие к ним в дом. Большинству людей мир давно перестал казаться цветным, и они замирали, глядя на стену. Боже, неужели такая красота водится в Подмосковье? В средней полосе России? Не на Севере? Не в Африке? Не в Океании? А как тщательно все наколото, как расправлены крылышки, как дотошно выверено и выписано черной тушью чертежным пером — с любовью — по-латыни и по-русски, указано, где и когда их настиг сачок энтомолога Ярослава Воронцова.
Ольга радостно смеялась и гордо сообщала — вот эту они вместе отловили в Ботаническом саду в Останкино, вот эту под Зеленоградом, да-да, такого махаона! Она сфотографировала крылышки особым объективом — рыбьим глазом, — и никто в жизни не догадался бы, что это такое! Она подбирала самую чувствительную пленку, способную передать тончайшие переходы красок. Мастерски сделанные снимки охотно брали в журналы и на выставки, покупали агентства. Ольга Геро — это было хорошее имя в фотографии.
Когда на Ольгу свалилось известие о том, что ей предстоит, она была потрясена. Это конец. У них со Славой нет будущего. Не станет же она держать его при себе, превратившись в инвалида? Здорового мужика, который хочет детей, нормальную семью…
Ее сердце билось в горле, она не могла дышать, когда дома, оставшись наедине с собой, думала, как ей поступить.
Сколько она проживет — никто не знает. Но то, что она больше не будет настоящей женщиной, а лишь оболочкой женщины — совершенно ясно. Конечно, он никогда не скажет ей таких слов, даже не намекнет. Но она будет постоянно ждать их, искать двойной смысл в словах, взглядах. Ему станет скучно с ней. Нет, она не вправе лишать смысла его жизнь. Теперь Слава будет от нее свободен.
Куст можжевельника за окном дернулся, кровь ударила в виски, и в них застучало. Ольга непонимающе смотрела в окно. Потом догадалась — дело не в можжевельнике, а в кресле. Обычно в кресле ее качал Слава, а теперь она качнулась сама и не заметила.
Больше он никогда не будет ее качать ни в этом кресле, ни в другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73