— Ну что? — спросил вошедшего Широкова. — Какие новости?
Андрей уселся в кресло напротив Иванова, шумно вздохнул и сказал:
— А у тебя, Петруша?
— Давай-ка тряхнем стариной, а? — Глаза Петра Сергеевича заблестели. Он наклонился к сейфу, вынул стаканы и бутылку.
Налил, один стакан пододвинул Андрею Широкову. Стакан с водкой скользнул по гладкой поверхности и замер, столкнувшись с рукой Андрея.
Петр Сергеевич откинулся на светлую спинку кресла.
— Тряхнем стариной, а? Ну что, пацан, есть о чем поговорить, а?
Андрей взял стакан, пристально посмотрел на своего старинного приятеля.
— Давай. О чем сегодня?
— Поскольку моей заднице очень нравится сидеть на этой светлой коже, я ее оторвал на время от шикарного кресла, кое над чем поворковал и могу кое-чем похвастаться. А ты, прочитавший кучу книг под моим надзором, сведешь все вместе в своей умной голове.
— Да ты же не дал мне их дочитать!
— Я тебя выручал.
— Но книжки отобрал. Может, вернешь, я посижу над ними?
— Может, и верну. В обмен.
— Да что ты, Петруша, не бери в голову. Шучу. На кой они мне? Сейчас читай что угодно. Выписывай хоть из Америки, из библиотеки конгресса. Что я и делаю.
— Знаю. Давай поднимем бокалы… — нарочито манерно проговорил Иванов.
— Поднять можно. Давай.
Они выпили. Потом Иванов серьезно посмотрел на Широкова.
— Искать надо в Праге, дорогой. Пока в Праге. Как ты верно подметил, еще в одной стране, в Юго-Восточной Азии. Но очень скоро что-то начнется.
Андрей вскинул голову.
— Я мог бы послать в Прагу своих людей, не важно, что это другая страна. Я мог бы связаться с кем надо, дорогой мой эскулап, но пришлось бы потрясти все и всех. Всю компанию. У меня есть сведения, и я им верю, с этими женщинами не просто работают. А прицельно и с большой выгодой. Погляди-ка сюда.
— Покажи.
Петр Сергеевич полез в письменный стол, вынул пачку фото и бросил перед Андреем несколько снимков. Женские портреты, мастерски сделанные.
— Откуда такие? — спросил Андрей деланно равнодушно, хотя сердце тревожно забилось. Он обратил внимание на фон, на котором они сняты. Несомненно, это Европа, готика. А вот это — Восток. Но страна? Он перебирал их, потом отложил. Он понял, где это. За женским лицом, совершенно славянским, читалось скуластое узкоглазое — вьетнамское. Размытое, но для наметанного глаза вполне доступное.
— Должен признаться — это здорово. Это класс.
— Ну, так я скажу тебе, кто их сделал. Их сделала одна женщина. Ее зовут Ольга Геро.
Андрей вздрогнул.
— Ольга Геро?
— Да, есть такая фотомастерица, — сказал Петр Сергеевич. — Классная девушка, она снимала. Знаешь ли, она, вроде тебя, что-то зачастила в Прагу. — Иванов сощурился. Как нарочито щурятся курильщики, которым попадет в лицо чужой дым.
— Сейчас все мотаются по свету.
— Ага. Еще она очень часто летает во Вьетнам.
— Во Вьетнам? — Сердце Андрея забилось. Значит, он все вычислил правильно. — Но фотографа ноги кормят.
— Конечно. Я навел справки, она работала на многие издания. Хорошо работала. Вольно. Ну, ты знаешь, как у них — беспривязное содержание. — Он засмеялся.
— Кое-кто мог и раньше себе такое позволить.
— Только профессионал высокого класса.
— Она такая и есть.
— Ну да.
Потом Петр Сергеевич вздохнул:
— Еще я кое-что тебе хочу показать. — Он намеренно долго рылся в ящике стола. — Черт, такая маленькая коробочка. Завалилась, что ли? — Потом резко выпрямился и посмотрел на Широкова. — Вот.
— И что это?
— Открой.
Андрей снял крышку. Белый порошок.
— Не иначе как сахарная пудра. Праздники скоро, Иванов. Жене приготовил? Пироги печь?
— Да, пироги из этого можно печь, но другие. Маленькие такие, от них некоторым становится чудо как хорошо…
— Ты пробовал?
— Я все в этой жизни пробовал, — отрезал Петр Сергеевич, хлебнув водки. — Знаешь, что это? Это составная часть очень сильного обезболивающего.
— Петруша, давай почетче.
— Это основа для нового лекарства, в Америке разрешен его аналог. Порошок, который ты видишь, синтезирован. А есть на натуральной основе. Ее возят, нарушая закон о наркотиках. Как мне объяснили — она, эта основа, растет только во Вьетнаме.
— Ну, так если оно где-то разрешено…
— Но у нас запрещено.
— Значит, скоро и у нас будет разрешено.
— Не скоро. Потому что люди на ввозе американского лекарства имеют хорошие бабки. Ты умный, Широков. Шевели мозгами. Я тебе сделаю еще один намек. Давай соображай. У тебя же нюх феноменального пса.
— Спасибо, дорогой. Какой же породы?
— О, классной породы. Я люблю собак, которые делают стойку. Мол, вот дичь. Что хочешь с ней, то и делай.
Андрей засмеялся:
— Дратхаар?
— Похож. Даже волосы сивеют, как у него. Так что давай-ка подумай и наведи меня на дичь.
— А если я не пойду с тобой на охоту?
— Пойдешь. Вот на это поглядишь и пойдешь. Хорошая карточка. Правда, старая. Мастерства никакого. Тут другое мастерство. Улавливаешь?
Он положил перед Андреем поблекшую фотографию.
— Я, друг мой, прихватил ее из архива. Какого — сам знаешь. Выкинуть хотели, а я не дал. Сгодится, говорю. Всем интересно посмотреть на себя в молодости. Такие мы все хорошенькие, молодые. Правда?
Он пристально посмотрел на Андрея.
— Вот это кто? Не знаешь?
Андрей покрылся липким потом. Один — ноль, Иванов. Этого он не ожидал.
— Узнал? Всех? Иржи Грубое в молодости. Энди Мильнер, его бывший соотечественник, ныне американский профессор. Тоже врач. Иржи теперь вот такой. — Иванов пододвинул Андрею фотографию Ольги с выставки. — А вот так Энди выглядит. Совсем плохой. Это из американской газеты. Да, покойничек. Перебрал наркоты, пишут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73