А почему?! И
ведь им, павловым, все равно, - что Петухов, человек с высшим профсоюзным
образованием, знающий два языка со словарем, что это быдло из их так
называемой делегации, жлобы, уроженцы города Саратова или какого-нибудь
Минска, которые в варьете, в ВАРЬЕТЕ! - только и выжидали, когда замолчит
наконец оркестр, чтобы грянуть свои "Подмосковные вечера". Зачем их возят
по заграницам, позорище одно! И изволь сидеть с ними у всех на виду в
ресторане, среди немыслимых двубортных пиджаков или жутких синтетических
платьев с блестками! Изволь улыбаться, пить за то, что хороша, дескать,
страна Болгария, а Россия луче всех. Ну, и сидели бы в своей России, в
грязи и серости по уши! Так нет - им подавай Европу, а ты, как дурак,
веселись тут с ними, лови на себе презрительные взгляды западных немцев,
сидящих напротив. Немцы, кстати, и сидят иначе, и сигарету держат как-то
красиво, и лица у всех культурные. Ведь вот - выпили, а никто не красный,
не потный, не орет и руками не машет.
И, главное, не встанешь, не закричишь: "Товарищи!" то есть, конечно:
"Господа! Я не такой, как эти! Я все понимаю, мне смешно и противно
смотреть на них, так же, как и вам! Это, ей Богу, не я покупаю в аптеке
медицинский спирт и напиваюсь, как свинья у себя в номере, а потом начинаю
горланить на весь отель! Не я с утра до вечера дуюсь в холле в подкидного
дурака! Не я под джазовую музыку пляшу в ресторане "цыганочку" или топчусь
в медленном танго, как допотопный сервант. Не я это! Не я!"
Тонко улыбаются нарядные западные люди, кажется, если бы можно,
выкинули бы сейчас фотоаппараты и кинокамеры, запечатлели бы на память
дикарей. Но - нельзя, неприлично.
А наши понятия-то такого не имеют - "неприлично", им все прилично,
вопят на весь зал, пялятся по сторонам и еще шуточки отпускают - у нас,
мол, танцуют лучше и одеваются наряднее. Кретины! Неандертальцы! Толпа!
Так они сводили его с ума там, в Болгарии. А теперь - вот она Родина.
Родина - мать. Перемать. Россия, сплошь состоящая из них, из этих...
На второй день после приезда зашел днем в "Север" пообедать и сразу:
"Глаза есть? Не видите - стол убран? Ах, видите. Так чего садитесь?.. Мест
нет? А у нас - людей нет. Вы к нам работать пойдете?" Сервис!
Можно было, конечно, показать ей Кузькину мать, чтобы знала с кем
имеет дело, хамка, да связываться противно, тем более, был не один, с
начальством. Еще, слава Богу, ему, Петухову, теперь не нужно стоять по
очередям за продуктами, на дом возят...
...Ах, скажите, пожалуйста: на дом! Благодетели. Купили за банку
паршивого кофе! Да, если уж на то пошло, насрать ему на их растворимый
кофе и лососину! Да и на икру, если на то пошло! Не хлебом единым! Орут
везде, что у нас - права человека, а в городе ни одного ночного бара.
Только на валюту, на доллары. В занюханной Болгарии, тоже мне еще - Запад,
сколько угодно этих баров! И девочки! Только не для нашего брата девочки,
для нашего брата - руководитель Павлов, он тебя и...
...Болгария... А где-то есть еще и Париж. Есть и Швейцария. И
Штаты...
В гробу я видал этот вонючий кофе!
- Сашенька, почему так поздно? - робко спросила Таня, когда Петухов в
третий раз явился домой в половине восьмого.
- Автобус сломался, - с горделивой скорбью отрезал он.
- Автобус?! Почему - автобус? А где Василий Ильич?
- А пускай твой Василий Ильич другую жопу возит! Ясно?! - заорал
Петухов. - Сдалась мне их поганая "Волга"! И пайков больше не будет,
поняла? Попили кофеев, хватит! Обойдешься чаем "Краснодарским" сорт второй
и городской колбасой!
- Что случилось, Саша? У тебя неприятности? - Танечка уже плакала.
- Приведи в порядок лицо! - завизжал Петухов. - Не женщина, а чучело!
Плевал я! Принципы надо иметь! Дешево купить хотите, граждане-товарищи!
Долго еще бушевал Александр Николаевич, хлопая дверью, выкрикивал
лозунги о демократических свободах, о том, что никому не позволит душить и
попирать. Потом улегся на диван с транзистором и на всю квартиру включил
"Голос Америки".

3
В середине декабря месяца Наталья Ивановна Копейкина случайно узнала,
что в субботу в магазине "Океан" с утра будут давать баночную селедку.
Новый год был уже вот-вот, и поэтому Наталья Ивановна с Дусей Семеновой и
недавно прощенной Тоней Бодровой за час до открытия отправились занимать
очередь. Марья Сидоровна, которой тоже предложили, сказала, что ей не до
селедки, плохо себя чувствует, и женщины решили взять две банки и
разделить: по пол-банки Тютиным, они старые люди, надо помочь, и пол банки
Дусе. Антонине хорошая селедка очень бы кстати, так как Анатолий все же
обещал первого зайти. Это надо: с лета ни разу не вспомнил, а тут... нет
слов, одни буквы. А Валерку тогда заберут к себе с ночевкой Семеновы.
Селедку, действительно, отпускали, очередь шла быстро, так что к
десяти часам все трое, довольные, стояли с банками на трамвайной остановке
напротив метро "Площадь Мира". Погода была ясная, светило солнце.
Трамваи не шли, на остановке собралась огромная толпа, говорили:
кто-то должен проехать из аэропорта, не то король, не то кто из наших, и
движение - перекрыто. Минут через десять появилась милицейская машина,
принялась кричать в мегафон, загнала всех на тротуар, давка началась
невероятная. И в этой давке Антонина внезапно почувствовала, что в глазах
у нее темнеет, ноги отнимаются, кругом зеленая мгла, как с хорошей
поддачи, и что она не соображает, где находится и зачем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21