— Э… что?
Его лицо под гримом краснее свеклы, дышит он тяжело, закатывает глаза и ревет:
— НЯНЯ! МОЯ КАРТОЧКА! КАРТОЧКА ПРОПАЛА!
Иисусе!
— Няня, он требует, чтобы карточка всегда была приколота к одежде…
— Мне очень жаль.
Я перемещаю свою сбрую к нему поближе.
— Грейер, мне очень жаль…
— Моя ка-а-а-а-А-А-АРТОЧКА! — трубит Грейер.
— Эй, — звучит низкий бестелесный голос, — немедленно замолчать!
Ми-и-и-и-и-сссс-ттттер И-и-и-и-и-ккккс, наконец-то мы встретились!
Весь лимузин затаил дыхание. Этот таинственный человек, которому до сих пор удавалось избегать не только меня, но и, осмелюсь сказать, остальных моих спутников, заслуживает полномасшабного стоп-кадра. Темный костюм, очень дорогие туфли. Он сидит лицом ко мне, вернее, к «Уолл-стрит джорнал», полностью закрывающей обзор, вплоть до поблескивающего редеющего пробора, освещенного лампочкой для чтения, нависшей в нескольких дюймах от его головы. Между ухом и подбородком зажат телефон, но он до сих пор только слушал. «Эй» — это первое междометие с тех пор, как мы вошли. Правда, кое-кто вошел, а кое-кого и впихнули.
Вне всякого сомнения, за этой газетой скрывается ГА семейства.
— Какая карточка? — спрашивает он свою газету.
Миссис N. многозначительно смотрит на меня, и становится очевидным, что ответственность за эмоциональный всплеск Грейера падает на мои плечи, поскольку мое место в доме где-то между средним управленческим звеном и горничной.
Тут мы выезжаем на Мэдисон-авеню и направляемся обратно, в верхнюю часть города, к апартаментам N., где все тот же швейцар принимается с энтузиазмом отрывать мне руки и ноги, пытаясь извлечь из лимузина.
— Подождите здесь, — отдуваясь, прошу я. — Сейчас вернусь.
Я поднимаюсь наверх, и целых десять минут, потея и задыхаясь, переворачиваю вверх дном комнату Грейера. Приходится обновить грим, прежде чем я нахожу Карточку в корзине для грязного белья. Зато я осталась жива и готова танцевать рок-н-ролл, в основном — ролл.
Дверь лифта открывается, и там, разумеется, стоит Г.С., мой Гарвард Страстный.
При виде меня у него вытягивается лицо.
Лучше просто убей.
— Что? Никогда не видел хэллоуинского костюма? — раздраженно шиплю я, вваливаясь в кабину с высоко поднятой головой.
— Нет! То есть да, сегодня тридцать первое октября, но…
— Но???
— Я… э-э-э… да, конечно, но… — заикается он.
«Привет! Похоже, ты за словом в карман лезешь, да еще как!»
Я пытаюсь извернуться так, чтобы стать лицом к стене. Конечно, в этой коробке пять на семь особо не развернешься.
— Послушайте, — начинает он, немного помолчав, — мне очень жаль насчет того вечера. Иногда парни становятся совершенными мудаками, когда выпьют. Я знаю, это не оправдывает их поведение, но я уже говорил, что они всего лишь школьные приятели…
— И?.. — обращаюсь я к стене.
— И… — Он словно обмяк. — И вам не следует составлять мнение обо мне по одному пьяному вечеру в «Дор-рианс».
Я делаю пируэт и оказываюсь лицом к нему.
— Да, по одному пьяному вечеру, когда ваши «дружки по старым временам» назвали меня шлюхой. Поймите, иногда мне приходится общаться с друзьями, взгляды которых не совпадают с моими, но только до определенной степени. Если, скажем, на повестке дня стояло бы групповое изнасилование, я нашла бы что сказать по этому поводу!
— Ну…
— Ну?
— Ну, для человека, не любящего поспешных суждений о себе, с вашей стороны довольно лицемерно с ходу судить меня по поведению других!
— Достаточно справедливо.
Я набираю воздуха в грудь, стараясь выпрямиться в полный рост.
— Поэтому позвольте уточнить. Мое мнение о вас основано на том факте, что вы и пальцем не пошевелили, чтобы их заткнуть.
Он смотрит мне в глаза.
— Ладно, я должен был вступиться. Жаль, что тогда все вышло из-под контроля.
Он заправляет волосы за ухо.
— Послушайте, пойдемте сегодня куда-нибудь, и я заглажу все свои промахи. Будет целая компания: мои друзья по колледжу. Это совершенно другие люди. Даю слово.
Дверь снова открывается. И женщина в кашемировом пончо и ее пудель оглядывают нас с одинаковой досадой, потому что мой костюм занял все пространство. Дверь снова закрывается. Я вдруг понимаю, что нам осталось всего два этажа.
— К сожалению, мне предстоит пуститься в разгул, — говорю я, показывая трехпалой рукой на свой фиолетовый торс, — но все же попробую заглянуть часам к десяти.
— Здорово! Сам еще не знаю, куда мы пойдем. Подумывали о «Хаосе», о «Затем», но до одиннадцати точно будем в «Соловье».
— Постараюсь успеть, — киваю я, несмотря на то что не уверена, в какое место из его списка я должна успеть. Лифт прибывает в вестибюль, и я, изображая сексуальную походочку, ковыляю к лимузину, при этом то и дело напоминая себе о необходимости вилять бедрами.
Жду, пока Г.С. благополучно окажется за углом, и, после очередного пинка в зад от швейцара, машина отбывает. Некоторое удовольствие доставляет то обстоятельство, что миссис N. вынуждена наклониться и собственноручно пришпилить карточку на костюм Грейера: в отличие от меня у нее действуют все десять пальцев.
— Милый, я наконец узнала, кто устраивал Брайтманам сафари, — начинает она, однако мистер N. показывает на телефон и качает головой.
Но разве она допустит, чтобы ее затмили?
Она вынимает сотовый из сумочки в виде тыквы от Джудит Лейбер и начинает нажимать кнопки.
Надутые, пухлые, ярко раскрашенные пассажиры сидят в скромном молчании.
— …не думаю, что ее декоратор очень уж постарался…
— …приглядитесь получше к этим цифрам…
— …и розовато-лиловый?
— …при таком положении на бирже? Да он спятил!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93