— Покопайся в себе в поисках ответа, — рассмеялась Дэзи.
— Слушай, опять ты начинаешь.
* * *
Дэзи и Норту казалось, что перед ними распахнулся невидимый занавес и открылся иной, незнакомый мир, щедро, как из рога изобилия осыпавший их неведомыми прежде радостями, будто древняя Венеция много веков дожидалась их прихода. Неожиданно, волшебным образом с них слетело все наносное, и они снова превратились в любопытных детей.
Занятия любовью с Нортом наконец научили Дэзи тому, что такое по-настоящему желать мужчину и быть полностью удовлетворенной от близости с ним. Но проходила ночь, полная блаженства, и Дэзи понимала, что она все еще остается, хотя и незаметно для него, излишне сдержанной. Внутри ее продолжало томиться в заключении некое существо, молившее об освобождении от постоянного жуткого напряжения, которое она испытывала даже в самые блаженные минуты их близости. Дэзи страстно желала, чтобы это существо наконец сгорело в огне сжигавшего ее пламени, но оно продолжало томиться за тюремными решетками ее сдержанности. Норт, разумеется, жертвовал ради нее своим трудным, резким, несговорчивым характером и доставлял ей невероятные мгновения наслаждения, но Дэзи все равно, как ни старалась, не могла избавиться от того, чтобы не смотреть на него, как на противника, пусть теперь обожаемого, но все равно противника, каким она привыкла видеть его. Она никак не могла воспринять его иначе даже в эти дни, украденные ими у работы.
Может быть, все дело было в особенностях характера Норта, в его невероятной замкнутости? Она недоумевала и постоянно задавалась вопросом: что же такое есть в нем или в ней самой, что препятствует достижению абсолютной близости между ними? Подобно тому, как Дэзи порой чувствовала себя самозванкой, когда ее называли княжной, она иногДа ловила себя на ощущении, что они с Нортом тоже в известной мере являются мошенниками, присвоившими себе звание любовников. Может быть, говорила она себе, все дело в том, что случившееся произошло слишком быстро, они слишком резво скакнули от чисто деловых отношений, существовавших между ними столько лет, к любовным, и от прежних амплуа их отделяло всего несколько часов легкого флирта.
Дэзи терзала неопределенность их отношений, носивших налет иллюзорности, временности, подвластность их обоих любой, самой незначительной случайности, способной разрушить все. Может быть, так и бывает поначалу, думала она, засыпая. Может быть, потом, позднее, их связь перейдет в нечто большее? А вдруг на большее нельзя рассчитывать? Тогда стоит, может быть, удовлетвориться тем, что есть?
Что же произошло с нею и Нортом? Может быть, это всего лишь несколько дней, вырванных из другого измерения? Раньше она знала Норта, наблюдая как бы со стороны, выполняла его приказания, ей были известны его любые слова и присказки, его жесты и выражения. Теперь она узнала его в качестве первого мужчины, научившего ее тело испытывать истинную страсть. Но узнали ли они друг друга лучше, установилась ли между ними более глубокая и тесная связь? Хотел ли Норт такой близости? И желала ли ее она сама?
В их беседах всегда присутствовало ощущение тревожного ожидания, какое бывает в болтовне зрителей перед открытием занавеса. Дэзи понимала, что такое время настанет завтра или день спустя, а может, вообще никогда. Возможно, она и сама не стремилась к этому. Не лучше ли, чтобы ее секреты оставались при ней, кто знает? Дэзи не хотела углубляться в эти вопросы и, радуясь настоящему, лишь походя задумывалась обо всем этом перед сном.
Дэзи не представляла себе, с чем можно было бы сравнить их отношения. То ли это тот первый, лучший весенний день, когда люди наконец понимают, что весна уже пришла, то ли это день, накануне которого обычно говорят со вздохом удивления: «А ведь уже лето наступило!» Дэзи постоянно казалось, что выпавшая им идиллия неустойчива, преходяща, балансирует где-то на грани межсезонья. Она не могла ни избавиться от этого ощущения, ни тем более поделиться своими страхами с Нортом. Впервые испытав настоящую страсть, она мгновенно со всей очевидностью поняла всю хрупкость и мимолетность приобретения.
Венецианская неделя расцветила красоту Дэзи. Фантастическая живописность ландшафта пробудила ее собственную фантазию. Именно в этом городе она решилась наконец надеть платье от Нормана Хартнелла, придуманное им в конце двадцатых годов. Она не осмеливалась носить этот туалет в Нью-Йорке, называя его платьем-картиной. Оно состояло из розового шифонового топа, надеваемого поверх блузки из тафты, и бледно-голубой юбки, тоже из тафты, вручную расписанной по подолу крупными цветами. Днем одетая в брюки и футболку, с варварскими браслетами на запястьях ценой в три доллара, вечером Дэзи, переодевшись, неизменно украшала волосы живыми цветами.
От солнца, постоянно отражавшегося в водах каналов, веснушки на лице у Норта потемнели, а голубые глаза словно выгорели и посветлели. Дэзи загорела, и ее кожа приобрела теплый цвет со слегка медным отливом, который так удачно контрастировал с ее светлыми волосами, что все прохожие в открытую пялились на нее на улицах.
В часы своих дневных походов Норт и Дэзи завтракали в любой, первой подвернувшейся траттории, но обедать неизменно приходили в бар «Генри», который становится любимым клубом для каждого, кто побывал здесь хотя бы дважды. В баре, разумеется, бывали и другие туристы, но они растворялись в толпе венецианцев, которые начиная с 1931 года взяли за правило хотя бы по разу в день забегать сюда, чтобы узнать, что нового происходит в мире, границы коего замыкались для них на одной несравненной Венеции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171