— Мистер Шеннон, — произнесла она голосом, в котором звучало неподдельное возмущение, — я не продаюсь! У меня нет ни малейшего желания позволить вам использовать мои волосы, мое лицо или имя, чтобы продавать вашу продукцию. Какое вы имеете право относиться ко мне как к вещи, которая принадлежит вам? Вы сумасшедшие, бесчувственные, грубые… вы все… и… — Она быстро собрала всю «обойму» аккуратно разложенных на столе фломастеров и кинула их на мраморный столик — раздавшийся треск напоминал взрывы китайских хлопушек.
— Самонадеянные наглецы, — прокричала она, — возьмите каждый по этой штуке и воткните себе вместо пера в одно место!
Дэзи выскочила из комнаты, хлопнув дверью.
— Вот уж не знал, что нашей Дэзи известны такие обороты, — произнес Арни Грин с явным восхищением.
— Вообще-то она никогда так не выражается, если только на съемке не произойдет какой-нибудь сбой, — согласился Ник, все еще переживая, что его идею попросту похитили.
— Да, обидчивая… — заметила Кэндис Блюм, отвечавшая за связи с общественностью. Она понимала, что если ей придется работать с этой женщиной, то хлопот не оберешься.
Норт откинулся на спинку стула, злорадно улыбаясь Шеннону: он обожал, когда ему удавалось доказать собственную правоту.
— Я же говорил вам, что Дэзи не захочет быть моделью. Ее интересует только то дело, которым она занимается. Так что придется вам извинить ее.
— Я совершенно не собираюсь этого делать, — самоуверенно возразил Шеннон. — Она будет «Девушкой „Элстри“.
— Учтите, — заметил Норт не без ехидства, — Дэзи не имеет привычки менять свои решения. Так что вам лучше на нее не рассчитывать.
— А я как раз рассчитываю, — произнес Шеннон и, повернувшись к Биджуру, добавил: — Хилли, задержите все решения по «Элстри» до моего возвращения из Японии. На этот раз мы сделаем все, как положено.
— Но Дэзи нужна моей студии, Шеннон! — запальчиво воскликнул Норт. — Вы не можете настаивать на этом варианте.
На губах Шеннона снова заиграла улыбка флибустьера — широкая, бесшабашная ирландская ухмылка, которой хорошо знали цену у него в корпорации.
— Ну что, хотите пари?
* * *
В канун Рождества 1976 года Рэм решил, что наконец нужно принять окончательное решение. В этом сезоне Сара Фейн уже достаточно потрудилась и еще не вышла замуж. Однако скоро ей предстояло ехать в провинцию наносить визиты, так что сейчас, пока она еще оставалась в городе, самое лучшее время договориться.
— Мне бы хотелось, чтобы мы завтра вместе поужинали, — сказал он ей по телефону. — Только приезжай одна, без своих друзей, ладно?
— Но, Рэм, у меня как раз на завтра приглашение на коктейль к Люсинде Керзон.
— Что ж, ты вправе выбрать: или то, или другое, — произнес Рэм ровным голосом.
Внутренний голос прошептал ей нужные слова для ответа.
— Ну раз ты так ставишь вопрос, то я могу, в конце концов, сначала побывать у Люсинды, а потом встретиться с тобой. — В голосе Сары прозвучала еле уловимая нотка раздражения, якобы вызванного нежеланием менять планы.
— Действительно, почему бы нет? — согласился Рэм, признавая, что в чем, в чем, а в выдержке Саре никак не откажешь.
Они встретились за ужином на следующий день в «Маркс-клаб». За высокой входной дверью клуба, на которой не было никакой вывески, находились несколько комнат: Рэм заказал столик в первой и самой большой из них, откуда можно на-блюдать за всеми, кто входил и выходил из помещения. Он специально не стал резервировать место в одном из укромных уголков этого элитного клуба, владельцем которого был Марк Берли. Первую половину вечера Рэм предпочитал провести в богато обставленном зале с канделябрами, банкетками, обтянутыми бирюзовым бархатом, и терракотовыми стенами, на которых причудливо красовались выдержанные в реалистическом духе произведения анималистов Викторианской эпохи: картины в золоченых с завитками рамах, прямоугольных или овальных, почти полностью закрывали стены.
Хотя Сара, учитывая просьбу Рэма, явилась без друзей, им обоим были известны почти все собравшиеся в этот вечер в зале, так что ужин то и дело прерывался, так как они вынуждены были отвечать на дружеские приветствия или сами расточать их. Что касается Рэма, то он заранее знал, что так оно и будет.
— Послушай, — обратился он к Саре, когда с кофе было покончено, — что ты намерена делать, когда к тебе подойдет еще один из завсегдатаев, чтобы поздравить тебя, дебютантку года?
— Я просто завою! — заявила она, умудряясь при этом выглядеть и польщенной, и упоительно застенчивой. — Встану и начну выть, пока сюда не приведут полицейских и меня не выставят вон.
— Тогда, может быть, сразу пойдем ко мне на бренди? — предложил Рэм.
Весь вечер в ушах у обоих звучала элегантная мелодия придворного менуэта. Словно повинуясь его ритму, они пели свой неторопливый танец вот уже много месяцев подряд. И вот неожиданно, как только прозвучало это предложение, знакомая мелодия вдруг оборвалась: в окружавшем их воздухе что-то дрогнуло и застыло в напряженном ожидании.
В мозгу Сары разом ожили рассказы о многочисленных красавицах, за которыми увивались толпы поклонников, — красавицах, достававшихся в конечном счете одному ему. Когда бы она ни встречала Рэма с ними, он выглядел таким же ревнивым, каким бывал с нею.
— Я не возражаю против бренди, но… — произнесла Сара, задумчиво глядя на него: ведь если она отправится к нему домой, то совершенно ясно, чего именно он будет ждать от нее.
— Так вы говорите «да» или «нет», моя дорогая Сара?
— Ну… не вечно же нам здесь оставаться… так что я думаю… в общем, я опять скажу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171