Я ведь просто звонила, чтобы справиться, как ты там, — вот и все. Старые друзья не должны надолго исчезать из нашей жизни. Робин просит передать тебе свои наилучшие пожелания. До свидания, любовь моя. До встречи.
И Ванесса повесила трубку с таким выражением блаженства на лице, какого Робин не видел у нее уже много месяцев.
— Знаешь, — обратилась она к мужу, — пожалуй, я все-таки выпью немного вина.
— Ну как, тебе получше теперь? — с усмешкой спросил Робин.
— Конечно, милый, ты же меня хорошо знаешь!
* * *
Та боль, которую испытал Рэм, когда, оставив Дэзи истекающей кровью на ее постели, бежал тайком из «Ла Марэ», была столь чудовищной и столь неотступной, что он прятал ее в самых глубоких тайниках своей души, там, где боль эту не смог бы обнаружить никто. Никто, кроме него самого. Для всех остальных он оставался все тем же вполне нормальным и уравновешенным человеком с безупречными манерами. Он должен был существовать в мире без Дэзи. Ему приходилось смириться с этим, подавив свою боль. Она не принадлежала ему, однако не принадлежала и никому другому — в этом заключалось его единственное утешение. Правда, в безумном сознании Рэма она всегда оставалась его, и только его. Она продолжала жить в его мозгу, в клетке, созданной его безнадежным, бесконечным, страстным стремлением обладать ею, стремлением и самому вырваться из железных прутьев, но у него не было ни воли, ни желания, ни сил. В клетке всегда находились лишь два образа — Дэзи и он сам, запертые там навеки. Да, пребывая в его клетке, она не смотрела на него, но равным образом не смотрела и ни на кого другого. Еще бы, посмела бы она это сделать! В конце концов, Дэзи была его собственностью — и ничьей больше.
Рэм не ревновал ее, нет. Не ревновал, потому что, в сущности, не к кому было. На горизонте ни разу не возникало никакой реальной угрозы. Он не видел тени третьего в клетке, где существовали только она и он, а вернее, он и его фантазии.
И вот всего несколькими словами, несколькими вскользь брошенными фразами, выбранными, как всегда, с безошибочным инстинктом, Ванесса сломала железные прутья клетки, вызвав в душе Рэма обреченность и ощущение собственного бессилия. Он уже не мог теперь сопротивляться своей боли, скрываться от нее и скрывать от других. В сердце Рэма проснулся страшный зверь — ревность. Этот зверь рвал его душу своими острыми когтями. Казалось, зверь этот жил в его сердце миллионы лет и теперь, проснувшись, сразу обрушил на него всю зрелую силу испепеляющей, разъедающей душу ярости.
Рэм быстро оделся и уже через полчаса после звонка Ванессы был в гараже при конюшне, где стоял его «Ягуар».
Он всегда был в курсе того, где находилась Даниэль. В дирекции школы привыкли к его телефонным звонкам: он звонил, чтобы справиться, продолжает ли Дэзи оплачивать пребывание сестры в специальном учебном заведении. Годами ждал он того дня, того неизбежного дня, когда она окажется не в состоянии помогать Даниэль и вынуждена будет обратиться к нему за помощью.
Через двадцать минут Рэм был уже за чертой города, и его «Ягуар» несся теперь в направлении школы Королевы Анны в пригороде Лондона. Он ехал так, словно знал маршрут как свои пять пальцев. На самом деле он проехал по нему много-много лет тому назад, но все эти годы дорога в школу, запечатленная в его мозгу, оставалась перед его глазами, и ему не надо было никакой карты, чтобы добраться до цели.
24
— О боже! Нет!..
Кэндис Блюм, не выдержав, закричала. Сидевшая рядом Дженни немедленно повернулась к своей начальнице. Лицо той приобрело мертвенно-белый цвет. На ее столе лежал рекламный номер «Пипл», только что доставленный посыльным, — этот журнал появится на прилавках всех киосков Америки ровно через двадцать четыре часа. Дженни подбежала к столу Кэндис почти в ужасе: наверняка произошло непоправимое, и они заменили обложку!.. Кэндис боялась этого все последние месяцы. Она всегда повторяла, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но нет, вот она — Дэзи на обложке… и все прекрасно… Очевидно, Дэнил сработал наилучшим образом, и выходка Дэзи только раззадорила его. Фото потрясающее! Сбоку обложки красная строка кричала: «Княжна Дэзи: тайная история дочери Франчески Вернон и князя Стаха Валенского».
Руки Дженни дрожали, пока она искала страницу, где начиналась статья.
— Страница тридцать четвертая, — выдохнула Кэндис.
Дженни в конце концов нашла двойной разворот, предварявшийся строчкой на обложке номера. Вся правая половина разворота была занята одной большой черно-белой фотографией. Дженни уставилась на нее, затем прочла подпись и снова перевела взгляд на фото. Весь мир, казалось, сжался до размеров этой страницы, этой фотографии, этих двух женских портретов. Две девушки со светлыми волосами и черными глазами, две девушки, стоявшие в обнимку перед камерой, улыбающиеся и такие похожие. Невероятно похожие! Обеим, казалось, года по двадцать три.
Подпись под фотографией гласила: «Княжна Дэзи во время недавнего посещения своей сестры-близнеца Даниэль, находящейся в доме для умственно отсталых детей, куда ее упрятали в шестилетнем возрасте».
Обе женщины, замерев от ужаса, смотрели друг на друга, не в состоянии произнести ни слова, силясь понять то, чего не могло быть, но что было у них перед глазами.
Наконец слабым голосом Кэндис все же выговорила:
— Она… она немного ниже.
— Глаза… у нее те же самые глаза… но выражение… выражение глаз… оно не такое… в нем что-то расплывчатое… — спотыкаясь на каждом слове, произнесла Дженни.
В том состоянии шока, в каком она пребывала, она не могла охватить всей картины и ухватывала лишь детали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171