Но я не хочу их.
Я хочу Уинстона Хоторна-Рида!
Вот так, мои милые! Человек ленив по своей природе. Всегда идет по пути наименьшего сопротивления — только не в любви. Очень жаль! В любви он хочет сложностей. То, что само идет в руки, его не интересует. В любви он радостно кидает себе палки под ноги, спотыкается об них, разбивает себе в кровь нос и проклинает судьбу-злодейку, которая не имеет ко всему этому никакого отношения.
Сам во всем виноват. Но понимать это не желает!
Уинстон Хоторн-Рид не звонит.
Однако через пять дней после своего возвращения из Лондона я обнаруживаю его фото в «Файнэншл Таймс». В статье под фотографией сказано, что его партия имеет хорошие шансы на победу, и, скорее всего, он станет новым министром финансов.
Я долго рассматриваю фото. Оно удачное и не дает мне покоя. На следующее утро, спустя ровно неделю после моего телевыступления в театре «Гринвуд», я звоню ему. Собираю все свое мужество, мне это нелегко дается, но я приняла решение.
В Париже душное, туманное утро, воздух абсолютно неподвижен, дышать тяжело, и город словно вымер. Утро у меня не заладилось. Молоко для кофе оказалось кислым, сломалась моя расческа, новый шампунь, рекомендованный Жанной, имеет чудовищный запах, и волосы после него не лежат, я нигде не могу отыскать свои тапки, а прозрачный, с кружевными вставками, лимонный пеньюар, купленный в «Харродз» после обеда с Имоджен, мне совсем разонравился. Разве может день начинаться хуже?
Но, как я уже говорила, я много читала и могу всегда привести исторические параллели. Знаменитый римский полководец Цезарь тоже не верил в дурные предзнаменования. Несмотря на самые ужасные предсказания, он никогда не переносил битву.
Поэтому я не позволяю сбить себя с толку.
Хотя утром все валилось из рук, я, тем не менее, позвоню. Именно сейчас!
Дрожащей рукой набираю лондонский номер. Два раза занято, на третий пробиваюсь. Зато подходит сам Уинстон.
— Алло! — отзывается он ледяным голосом.
— Алло, это говорит Офелия из Парижа. Вы меня помните?
— Разумеется! — Тон нисколько не смягчается.
— Вы один! — спрашиваю я на всякий случай. Кто знает, вдруг он окружен любопытными секретаршами, которые ловят каждое его слово. — Вы можете говорить?
— Да-да! Я один. Как ваши дела? — Опять нисколечко не дружелюбней, наоборот. У меня такое ощущение, что я ему безмерно в тягость. Для следующей фразы собираю всю свою волю в кулак.
— Я просто хотела спросить, — говорю я нерешительно, — когда вы снова приедете в Париж.
— У меня еще нет планов, — холодно и равнодушно отвечает он.
— Жаль, — тем не менее, отзываюсь я, — я бы с удовольствием повидала вас до своего отлета в Канаду.
Он не отвечает. Собственно говоря, здесь я должна была бы повесить трубку. Дело ясное. Мужчина мною не интересуется. Звонок был ошибкой. Но я прижимаю трубку к уху и жду.
— Я недавно любовался вами по телевизору, — наконец вновь раздается его голос. — Вы благополучно вернулись в Париж?
— Да, спасибо. Как идет предвыборная борьба?
— Очень хорошо. Жаловаться не на что.
У меня к горлу подступает комок.
— У вас лучшие шансы, пишут газеты.
— Это верно! — Даже сейчас его голос не теплеет. — И у нас довольно много работы, как вы можете себе представить!
— Не буду вас дольше задерживать, — тут же спохватываюсь я, — извините за беспокойство.
— Ничего страшного.
— До свидания, Уинстон. Успеха вам.
— Спасибо! До свидания!
Я медленно вешаю трубку. Опозорилась. Ну да ладно. Зато теперь знаю свое место. На периферии, и любая мысль об Уинстоне Хоторне-Риде будет напрасной тратой времени. Выброшу его из головы и займусь французами. Тут же звоню Вернесу и договариваюсь с ним пойти поужинать. Потом пытаюсь поймать Жана-Франсуа, но его нет ни дома, ни в клубе. Ничего, как-нибудь отыщу его. Послезавтра иду в бассейн, разожгу его и выполню свой долг.
Но до этого дело не доходит.
Как я уже упоминала (в связи с искусством знакомиться в кафе с нужным мужчиной), существует закон природы, который я называю «феномен замедленного возгорания». Он состоит в том, что желаемое получаешь в последний момент, даже точнее, в самый последний момент, когда уже окончательно похоронила надежду. Именно так происходит и на этот раз. Через неделю я забыла Уинстона. Именно тогда он и позвонил. Среда, девять утра, и я еще лежу в постели. В Париже я не встаю раньше десяти. Я наслаждаюсь возможностью подольше поспать, это придает моей парижской жизни особый шарм. Если вечером я иду на джазовый концерт, то я вообще встаю не раньше двух часов дня. Или еще позже. (Зато в Канаде будильник всегда будет звонить в семь.) Итак, ровно в девять раздается телефонный звонок. Я спросонья хватаю трубку.
— Алло! Это Уинстон!
Сна сразу как не бывало. Но у меня нет сил открыть рот.
— Алло! Вы меня слышите? Говорит Уинстон Хоторн-Рид. Это вы, Офелия? У вас такой странный голос.
— Я еще сплю.
— О! — Удивленная пауза. — Я хотел вам сказать, что в конце недели приеду в Париж. Вечером в пятницу, предпоследним рейсом. — Новая пауза. Потом он медленно, будто это его вовсе не интересует, спрашивает: — Вы свободны в пятницу вечером?
— Конечно!
— Я остановлюсь в «Интерконтинентале». Вы можете там со мной встретиться? Скажем, на поздний ужин, в половине одиннадцатого? — Он чувствует явное облегчение. — Сможете? Отлично! Тогда встретимся внизу, в холле. Итак, пятница, пол-одиннадцатого вечера, «Интерконтиненталь». Я очень рад!
Только он вешает трубку, как я выскакиваю из постели и начинаю танцевать по комнате. Ура! Победила! Я опять увижу его, моего светского льва, с золотистыми искорками в глазах и с чувственным ртом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96