Господи, да она же белая, или по крайней мере отчасти белая!»
В сгущающемся мраке цвет кожи женщины невозможно было определить из-за темного загара или, может быть, от грязи. Под свободной яркой хламидой угадывалось худое тело с отвислой грудью.
Они поставили на пол дымящееся блюдо ямса и лепешек и пластиковую бутыль с водой и присели у порога.
— Джово, — сказала первая, указывая на блюдо.
— Я не голодна, — ответила Наташа и, чтобы убедиться, что ее понимают, спросила: — Вы говорите по-английски?
— Я говорю, а она нет.
Это произнесла вторая из женщин. Надтреснутый, хрипловатый голос, мягкий, знакомый акцент.
— Как вас зовут?
— Тамара.
— Вы… русская?!
— Д-да.
— Я тоже. Меня зовут Наташа. Но как… почему вы здесь? Тамара повернулась к нигерийке и сказала ей несколько слов на йоруба. Та встала и вышла.
— Нельзя говорить при ней. Я попросила ее принести воды, чтобы умыться. Как вы сюда попали?
— Я… Меня похитили и привезли сюда насильно. Я работаю переводчицей на строительной площадке под Икороду.
— Знаю. Русская деревня, так ее здесь называют.
— Это далеко?
— Километров сорок. Наташа, Наташа, Наташа. — Она выговаривала слова медленно и бережно, словно смакуя. — Я думала, никогда больше не поговорю по-русски. Последний раз — три года назад.
Голос ее задрожал. Глаза подозрительно заблестели.
— Я из Раменского. Это…
— Под Москвой. Я знаю. У моих друзей дача в Кратово. Я у них гостила прошлым летом.
— А сама откуда?
— Из Москвы.
— Москва. Да-а-а. Другая жизнь.
— Как это с тобой случилось? — Наташа и сама не заметила, как перешла на ты.
— А как это случается со всеми молодыми дурами? Выучилась на парикмахершу, уехала в Москву. Ходили с подругами на вечера в Лумумбу. А как же? Они там все такие… оттянутые, да? Раскованные, доллары, шмотки, то да се. Познакомилась с Виктором. Виктор Таким — это мой муж, чтоб его, — сказала она беззлобно. — Надо же, даже ругать его не могу, перегорело все. А завелась я тогда здорово. Мечтала за границу уехать. Лазала к нему в окно. У них в общежитии такая ведьма на входе сидела, ни войти, ни выйти.
Наташа подошла и присела возле нее. Интересно, сколько ей лет? По рассказу не больше тридцати, а на вид за сорок.
— Поженились мы. В Грибоедовском. Цветы, марш Мендельсона. На руках меня носил. А приехали сюда, все пошло прахом. Его мамаша и вся семейка на меня ополчились. Чужая. Они для него уже другую невесту подыскали. А я была с пузом. Как разродилась, ребенка отобрали, а меня то ли продали, то ли так отдали моему нынешнему. Вот, считай, три года я здесь.
— Почему ты не пошла в посольство? Ты же советская гражданка?
— Да какая там гражданка? Кому до меня есть дело? Пока очухалась, уже поздно было.
— Помоги мне выбраться отсюда. У меня в посольстве есть знакомые. Они тебя вытащат.
— Да говорю тебе, поздно. У меня дети. Двое. Куда я без них?
— И детей тоже.
— Сама не знаешь, что говоришь. Они же нигерийцы. А значит, и я. Нет, видно, судьба у меня такая.
Тамара спрятала лицо в ладони. Наташа обняла ее за безвольно опущенные плечи. Жалость душила ее. Как страшно, когда ничего нельзя изменить.
— Наташа, Наташа, что с тобой-то будет? — пробормотала Тамара в сомкнутые руки. — Тебя ведь ждет то же.
— Ты что-то знаешь?
— Все знают. — Тамара вздохнула. — Леке-Леке приведет белую Джеледе, она родит вождя. Так вот.
— Чепуха!
— Может, и чепуха, но ты ведь здесь.
— Помоги мне, Тамара!
— Знаешь, я сначала обрадовалась. Думала, будет у меня подружка, такая же, как и я. А теперь смотрю на тебя, и так мне тебя жалко, мочи нет.
— Помоги.
— Боюсь я. Леке-Леке — здешний колдун, что-то вроде шамана. Очень могущественный человек. Никто его ослушаться не смеет.
— А где он теперь?
— Не знаю. Завтра появится, уж будь спокойна.
— Значит, мне надо уйти сегодня ночью.
— Не выйдет. Тебя будут сторожить. Как ты думаешь, почему я здесь?
— Что же делать?
— Я завтра утром с другими женщинами буду на базаре в Икороду продавать ямс и бананы. Жить-то надо.
Наташа схватила ее за руку.
— Позвони по телефону на площадку. — Наташа назвала номер. — Спроси Майкла Джонса и объясни ему, где меня найти. Майкл Джонс, запомнила?
— Запомнила. Дружочек твой?
— Дружочек. — Наташа зажмурила глаза и сжала кулаки, чтобы не расплакаться. — Сможешь?
— Смогу. Только ничем он тебе не поможет.
Иннокентий, с трудом скрывая торжество, поднялся навстречу Первенцеву.
— Как это на работу не вышла? Не понял.
— Звездная болезнь, по-видимому. Считает, что ей закон не писан.
— Погоди, погоди. — Первенцев поморщился. — Домой к ней ходили? Может, она заболела?
— Я сам и ходил. Стучал, кричал, не отвечает.
— На нее не похоже. Должна же быть какая-то причина. — Первенцев ничего не мог понять.
— Ее со вчерашнего вечера никто не видел. Даже Лола, ее неразлучная Санчо Панса, только руками разводит. А может, темнит, прикрывает подружку, откуда я знаю?
Первенцев пристально посмотрел на него из-под насупленных бровей. Ему решительно не понравился тон, каким это было сказано.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, перебрала вчера, теперь отсыпается где-нибудь.
— Ты, это, не увлекайся, Иннокентий. Кхм-гм. И вызови ко мне завхоза.
Но Женя ничего не прояснил, только еще больше запутал. Наташу он не видел и ничего о ней не знает. Машину она не просила и вообще с утра не появлялась. Кроме того, сообщил он, Бамиделе тоже на работу не приехал, хотя должен был.
— У тебя ведь есть дубликаты всех ключей? — устало спросил Первенцев.
— А как же.
— Если в течение часа-двух ничего не прояснится, вскроешь ее комнату.
Последний вопросительный знак в этой истории поставил Петька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66