– Увидимся после «развода», – сказал он прохладно и, улыбнувшись, как Чеширский кот, исчез в темноте.
Пока «сааб» Джулиана описывал круги вокруг Парк-лейн, он вставил кассету Закери в магнитофон. Из колонок потекла развязная, отвязная и бессвязная какофония.
– Господи! Еще один бесталанный тинэйджер, призывающий страну, – он чуть уменьшил громкость, – к безумию и безразличию.
– Ох, Джулз. Ты считаешь ерундой все, что не в твоем вкусе.
– Я в курсе того, что происходит! Я держу руку на пульсе времени и знаю разницу между Ноэлем и Лайэмом Галахерами.
Он обогнул угол Гайд-парка, направляясь к Букингемскому дворцу.
– Черт возьми, насколько лучше была музыка, когда я был молодым. В наше время и тексты были лучше, и одежда лучше, и привычки, и прически…
– Господи… Скоро о вашем поколении будут снимать костюмные драмы.
Мы выехали на набережную. На чернильной поверхности Темзы сверкали цепочки волшебных огоньков.
– Бифштекс по-татарски, – негодовал Джулиан. – «Официант, я бы хотел заказать коровье бешенство средней прожаренности». – Он весело хлопнул ладонью по рулю. – «Сэр! Эта губчатая энцефалопатия не так приготовлена»… Да по одному его акценту можно догадаться, что у него на зеркале заднего вида понавешано всякой дряни. Какой-нибудь игральный кубик. А на бампере наверняка есть наклейка, предупреждающая о его сексуальной неблагонадежности. Один бог знает, какие еще за ним преступления!
Прекрасное преступление, подумала я. Совращение.
– Ты прав. Наверное, рэп – это тоже часть его имиджа «плохого мальчика».
Джулиан усмехнулся.
– Да уж, плохой рэп «плохого мальчика». Так и есть. Тебе нужно чаще ходить со мной на обеды с клиентами. Ты хорошо мне подыграла.
У меня пересохли губы. Избегая его взгляда, я изучала набережную Темзы с интересом туристки, впервые оказавшейся в Лондоне.
– Джулиан, честно говоря, я думаю, что тебе стоит передать это дело кому-нибудь другому.
– Почему? По крайней мере, Роттерман платит. Я думал, тебе это должно быть приятно. Фирме это явно на пользу.
– Но это ниже твоего достоинства, Джулз.
– А что такого? Ну, выскочки, «из грязи в князи». Ничего страшного.
– Да Роттерману самое место в зоопарке, причем под особой охраной. Он из тех, кто измывается над маленькими зверюшками. – Я вся дрожала.
– Бекки, клиенты могут быть достойны осуждения, но важен принцип. Свобода слова. За это стоит бороться.
Я кусала губы. Кое-какая свобода слова могла мне сейчас слишком дорого стоить.
Около Темпла Джулиан остановился. Так бывало довольно часто: он делал крюк, чтобы наведаться перед сном в офис и проверить свежие данные о «несправедливостях». Мы вместе поднимались в офис. Наши каблуки, словно кастаньеты, стучали по плиточному полу, мерцали античные масляные лампы, моя рука ютилась в его руке, словно в коконе.
В офисе он неожиданно обернулся ко мне и прижался носом к моей шее.
– У меня есть кое-что для тебя, – сказал он, вручая мне лист бумаги.
– Что это?
– Письменное приглашение.
Я посмотрела на каракули, наскоро нацарапанные дорогой авторучкой, громко засмеялась и ответила поцелуем.
– Выключи свет.
* * *
Пока мы занимались любовью на его рабочем столе, в памяти непроизвольно складывались картинки: передо мной появлялось лицо Закери в тысяче вариаций. Образы его роились, тесня друг друга, подсознание искало тот самый ракурс. Этот чувственный калейдоскоп придал нашему сексу особые свойства и значительно повысил его температуру.
В офисе Джулиана три больших арочных окна с тонированными стеклами, которые пропускают минимум теплого света, излучаемого газовыми фонарями Темпла. Мы лежали рядом, наши тела купались в золотистом свете.
Джулиан включил настольную лампу, оперся на локоть и вгляделся в мое лицо.
– Ты думаешь о ком-то другом, ведь правда?
Сон растворился, я выплыла на поверхность, тяжело дыша.
– Не говори глупости!
– Ты меня бросишь, – сказал он уныло.
– Брошу, если будешь постоянно повторять это! – Я взъерошила ему волосы. – Так это превратится в самоосуществляющееся пророчество.
– А ты разве не боишься, что я тебя брошу? – спросил он.
Я тихонько ударила его, что было вполне в моем стиле.
– Да кому ты нужен?
В отместку он пощекотал мне живот.
– Меня ожидают толпы любовниц. Ох, как это скучно быть совершенством. Иногда я жалею о том, что бросил садомазу.
– Да? Так ты увлекался садомазой? Ты издеваешься надо мной. Слишком уж ты правильный. Вряд ли бы ты согласился попробовать что-то настолько неординарное. Удивляюсь, что у тебя презервативы не в тонкую полоску, как рубашки.
– Ты правда думаешь, что я такой правильный? Ты поэтому не вышла за меня замуж, Бекки?
Джулиан навис надо мной, и я заметила, что он, как всегда, не снял носки и что его одежда аккуратно повешена на спинку стула.
– Нет.
– Ты хочешь, чтобы я стал сексуально неблагонадежен? Знаешь, ведь это возможно…
– Ты мне нравишься таким, какой ты есть, – сказала я.
И повторила это самой себе, стараясь убедить себя в этом. Я сказала себе, что не хочу, чтобы Джулиан использовал стол для настольного тенниса для каких-либо других целей, кроме тех, для которых он предназначен. Не хочу, чтобы Джулиан занялся секс-атлетикой, чтобы не всегда кончать первым.
– После долгой совместной жизни выражение «быть хорошим в постели» означает «не храпеть», верно?
– Вот именно. – Я ободряюще поцеловала его в глаза.
Но почему же мои ободрения не ободряли меня саму? Если бы я только знала, к чему меня приведет погоня за сексуальными наслаждениями, я бы точно позаботилась о мерах безопасности, потому что, поверьте мне, я вот-вот должна была ступить на очень ухабистую дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98