Его вульгарный хохот был прерван жестким призывом судебного пристава: «Встать! Суд идет!»
Три судьи проковыляли по залу суда, словно приходя в себя после третьей операции на сердце. Далее последовал ритуальный обмен любезностями с адвокатами, и оппонентка Джулиана, внешне напоминающая американскую прокуроршу Марту Кларк и чеканящая гласные, как молодая Маргарет Тэтчер, начала отчитывать старых хрычей на скамье, словно упрямых нашкодивших школьников.
– Это одно из самых отвратительных судебных дел, и я призываю вас вынести самый строгий приговор об уничтожении изъятых полицией двадцати пяти тысяч копий компакт-дисков в соответствии с разделом три «Закона о непристойном поведении на публике». Альбом называется, прошу меня извинить, «На хуй копов».
Она произнесла эти слова с оргастическим удовольствием – вот апогей ее карьеры, день, когда она выругалась матом в зале суда. В течение следующего часа оппонентка тараторила, как швейная машинка, строча и сшивая слова, одновременно зашивая Закери задницу.
Присяжные вытянули свои хоботки, и казалось, едва ли могли возражать.
Настала очередь Джулиана. Он начал защитную речь, сводившуюся к тому, что изъятые диски должны были быть возвращены их владельцам – компании «Ротвейлер Рекордс». Грациозно поворачиваясь на каблуках, он мягко вышагивал то в одну, то в другую сторону, гипнотизируя судей и публику. Я так давно не видела, как он выступает в суде, что успела забыть его уверенную походку и интеллектуальные арабески. В течение двух часов он извлекал жемчужины слов, запрятанные в фактах-раковинах. Называл Закери подлинным голосом поколения чернокожих подростков, взращенных улицей в американских гетто: им неведомы иллюзии и они ищут защитников перед лицом неизбежно надвигающегося Апокалипсиса.
– Вы, – обращался он к судьям, – принадлежите к поколению, которое открыло для себя в молодости притягательность запретного плода. Джеймс Джойс, Генри Миллер, Лоуренс. И ваши дети, без сомнения, унаследовали то же любопытство к подобным вещам.
Он пригласил экспертов: молодую чернокожую девушку-диджея с Би-би-си, которая рассказала про безвредность выступлений рэп-звезд. Не желая принижать значение традиционной музыки, он организовал выступление музыкального критика одной из самых серьезных и респектабельных газет – «Гардиан», который называл рэп уличной журналистикой.
Джулиан достал полдесятка журналов для взрослых, купленных на газетном лотке.
– Такие журналы свободно распространяются прямо около здания суда. Эта порнография рассчитана на то, чтобы вызвать похоть. Диск Закери Берна внушает тревогу и, безусловно, развивает дурной вкус. Но он не вызывает похоть. Некоторые его тексты жестоки, саркастичны, грубы и могут показаться оскорбительными. Эта музыка может оказать разрушительное воздействие на ваш слух, но не на разум. Я бы тоже хотел положить конец такой музыке, но не посредством цензуры, а посредством программы социальной помощи, которая обеспечила бы бедным слоям населения и меньшинствам равные права в нашем обществе.
Его коронный ход, признался он мне после слушания, заключался в том, что он смог убедить судей прослушать саму музыку, являющуюся «лучшим доказательством», а не читать расшифровку текстов песен, которую так тщательно составляла комиссия Скотланд-Ярда. Обвинительная сторона согласилась – и допустила ошибку. Диск заурчал на дешевом плеере, басы были неосмотрительно включены на полную катушку. Мы с торжественным видом восседали в течение пятидесяти минут, пока со свидетельского места доносилось странное афроамериканское уханье. Там была только одна строчка, которую можно было разобрать: «Жизнь дерьмо, хочу сдохнуть». Она повторялась три тысячи раз под жесткий скачущий бит, и вскоре смысл этой фразы уже разделяли все присутствующие в зале. Это была не музыка, а какое-то бульканье, напоминавшее шум канализационных труб.
– Как не стоит трогать юношеские прыщи, так не стоит и обращать внимания на неотшлифованные поп-композиции, иначе это приведет к нагноению и распространению инфекции. В отношении же закона, этот шум нельзя назвать непристойным, потому что он никоим образом не развращает и не разлагает общество! – Джулиан был настолько убедителен, что судьям не оставалось ничего другого, как отклонить иск.
* * *
Мы даже не успели дойти до буфета, чтобы по традиции выпить жидкого чая, как три мировых судьи отклонили иск Скотланд-Ярда против Зака. Более того, они постановили, что кроме судебных издержек в две тысячи фунтов Скотланд-Ярд лишался и своей закодированной версии «посылания на хуй копов», поступавшей в распоряжение ответчика.
Выйдя из здания суда, я хотела потребовать от Зака, чтобы он указал место своему Ротвейлеру, но они с Джулианом быстро исчезли, попав в руки сгорающих от нетерпения папарацци. И тут меня сгреб в охапку телохранитель Роттермана и погрузил на заднее сиденье чудо-автомобиля. Я, как сумасшедшая, жестикулировала, подавая сигналы «SOS», но было поздно – лимузин со скрипом отъехал, причем обе задние дверцы были открыты и хлопали, напоминая развевающиеся на ветру уши принца Чарльза.
– Что за…
– Праздничный обед. В «Айви». Я только што послал сообщение остальным, чтоб' присоединялись. Хочешь есть?
Я посмотрела на Роттермана. Его замшелый язык выкатывался из левого угла рта. Он извивался, как кобра, готовящаяся к прыжку.
– Я не видел пизды вот уже два месяца.
– Что? – Я вжалась в противоположный угол. – Разве ты не мог себе этого позволить?
На каждом повороте я, подпрыгивая, скатывалась все ближе к Роттерману.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98