Почти в полночь накануне Нового года. Чуть раньше я решила никаких новогодних желаний не загадывать. Но теперь, когда мы с Анушкой стояли у дверей и волна унижения была на подходе, новогодние решения проносились у меня в голове: меньше ходить на вечеринки, поддерживать Международную организацию мира и… пусть мой ключ повернется в этой чертовой замочной скважине.
Мы провели первую часть вечера на новогодней вечеринке Дариуса, слишком напоминающей «Клетку для сумасшедших», и Энни предложила направиться куда-нибудь еще. Зак выступал в Абердине. Алкоголь вселил в меня мужество, и я решила отправиться по местам былой славы. Анушка предложила довезти меня до нашего с Джулианом дома.
– Ты слишком пьяна, чтобы вести машину.
– Конечно, я могу вести машину. Черт, а что еще остается, если идти я уж точно не в состоянии, правильно?
– Если бы Кейт была с нами, она могла бы сесть за руль, – сокрушалась я, когда мы ввалились в машину. Кейт отказалась прийти на новогоднюю вечеринку по случаю Миллениума. Она сказала, что не видит особого повода праздновать наступление нового века, когда старый принес Холокост, Хиросиму и водородную бомбу.
– Не надо так круто поворачивать, куколка! – завопила Анушка, когда мы почти стерли с лица земли Мраморную арку. – Из меня все выльется!
– Энни, вообще-то за рулем ты.
На меня нахлынула волна ностальгии, когда мы, подпрыгнув, остановились у моего старого увитого плющом дома, но за ней тут же последовал испуг: я поняла, что Джулиан запер дверь и не собирается меня впускать.
Я стала бесконечно трезвонить в дверной звонок. Постучала в дверь. Всматривалась в окно жилой комнаты. Рождественская елка, или, как Джулиан называл ее, «садоводческий атрибут праздника», все еще стояла, а розовые и серебряные бумажные гирлянды беспорядочно свисали с люстры, словно паутина гигантского паука, объевшегося кислоты. Рождественские украшения? Прошла уже неделя после Рождества?! Что же случилось?
Я позвонила еще раз. Ответа не последовало. Без пяти двенадцать. Джулиан никогда не ложился так рано. Ему до рассвета надо было спасти от вымирания еще, как минимум, десяток жителей какого-нибудь племени. К тому моменту, как он наконец откликнулся, у меня на пальце образовалась вмятина от кнопки звонка. Он не открыл дверь, а заговорил со мной через щель почтового ящика.
– Твои пожитки с той стороны дома, Ребекка. А рождественский подарок – под кустом рододендрона.
– Можно мне войти?..
– Нет.
– Это твое новогоднее решение? – спросила я с деланной веселостью. – Быть таким гадом?.. Ну же, Джулз. У меня уже сиськи замерзли. И я просто умираю от голода.
– Извини, но все, что я подаю, – это заявление о разводе.
– Что? – Припав к почтовому ящику, я увидела разрез его шелкового халата и голое колено.
– Если ты намерена валять дурака, Ребекка, зачем тебе мешать? Да, я согласен на развод. По причине твоего безрассудного поведения.
Безрассудного? Он хоть раз по-настоящему смотрел на Закери? Было бы безрассудно не завести роман с таким мужчиной.
– И твоего бездушия. В форме булочек с отрубями.
Понятно. Антиромантический подарок сработал. Тяжелые клубы пара повисли во влажном воздухе. На ступеньках был страшный холод. В болезненном свете уличного фонаря мы с Анушкой выглядели серыми и безликими.
– Отлично, – сказала я ровным тоном.
– Хорошо.
Я представляла этот момент уже сотню раз и думала, что буду ощущать грусть и раскаяние, ну, секунды две с половиной, а потом все улетучится, словно снег упадет с крыши. Но вместо этого непонятно откуда появился неприятный осадок, меня атаковали воспоминания о симбиозе, которым мы наслаждались. Я принялась вычислять, сколько гектаров меда намазала на его тосты, сколько пар носков сложила и сколько жилетов вывернула на лицевую сторону, сколько ушных волос подстригла. Я даже вычислила количество омертвевших клеточек его кожи, которые убрала пылесосом за все эти годы.
Ностальгия – странное чувство, в свете которого то, что происходило, кажется в миллионы раз прекраснее, чем на самом деле. «Старые добрые времена» – эта фраза существует только потому, что у людей слишком плохая память. Вот что я говорила себе, снимая обручальное кольцо с сапфиром и отправляя его в почтовый ящик.
– Тогда спокойной ночи, – сказала я, – с Новым годом.
– С Новым годом, – машинально ответил он.
Шелковая пижама, дом, аккуратно украшенный блестящим «дождем» и серпантином…
– Ты не думаешь, что у него кто-то появился? – спросила я Анушку, остановившись вдруг как вкопанная, когда мы тащили мои пожитки до Анушкиной машины.
– Гетеросексуальный мужчина, живущий в Лондоне и неплохо, прямо скажем, живущий. Думаю, его уже должны были разорвать на части и распродать, куколка.
Бросив на землю коробку, я схватила ее за руку.
– Тебе нравится Зак?
– Да, он милый.
– Скажи мне честно. Я маюсь дурью? Я слишком стара для него, да?
– Нет. – Струйка ее дыхания растаяла в зимнем воздухе.
– Пожалуйста, Энни. Больше всего в нашей дружбе я ценю прямоту.
– Хорошо, он слишком молод. Ты определенно маешься дурью.
– То есть тебе кажется, что я слишком стара для него, ха! А когда ты в последний раз смотрелась в зеркало, мисс морщина?
Я метнулась к рододендрону, чтобы найти предназначенный мне рождественский подарок. В черную бумагу были завернуты заплесневелые булочки с отрубями и изорванная на кусочки свадебная фотография. Можно было с уверенностью заключить, что Джулиан перешел к стадии номер два.
28
Я все еще крута, и мои бедра тоже
Если вы намереваетесь жить со своим молодым жеребчиком, у вас неизменно возникнет пять проблем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98