Впрочем, эти деньги я вернула. С процентами.
– Уверен, что они знали, что вы вернете долг. А ведь вы у них единственная дочь, верно?
– Я не принцесса. По крайней мере, мне так кажется.
– Вы именно принцесса. – Эви нахмурилась.
– Немножко, но есть, – сказал Коул. – У вас такой вид, словно вы имеете право требовать от окружающего мира, чтобы он соответствовал вашим ожиданиям.
– К сожалению, моя работа быстро приучила меня не ожидать слишком многого.
– Но все-таки вы не видите ничего странного в разговорах о том, как изменить мир, сделать его лучше, жить в соответствии со своим долгом.
Эви покачала головой. На лице у нее отразились волнение и гордость.
– Моя семья далека от совершенства, Коул. Отец тратит слишком много денег на свою лодку, а мама просто помешана на поддержании чистоты в доме. А ее колледж! Она читает там курс лекций. И уж если она садится готовиться к занятиям – горе тому, кто помешает ей! – Эви прикрыла глаза. – Мои родители – вовсе не идеальная семья из «мыльной оперы».
Они проехали еще несколько миль в молчании. Эви нерешительно взглянула на Коула.
– Мы говорили о вашей семье… – Коул глубоко вздохнул.
– Неужели они были такими уж плохими?
– Ну, нельзя сказать, что мы были совсем уж на плохом счету…
Коул пожал плечами и посмотрел на мальчишку, проверяя, не проснулся ли тот.
– Нашу семью можно считать довольно обеспеченной. Отец был фермером, разводил рогатый скот.
– Был? Он что, умер? – перебила его Эви.
– Да. Уже давно. А что касается моей матери, все ее время было посвящено тому, чтобы прислуживать отцу. Она умерла в девяносто первом. – Грустный рассказ Коула был недолог.
– Мне очень жаль.
– А мне нет. Я был очень рад, что она пережила отца. Я всегда боялся, что он ее убьет.
Эви трудно было вообразить себе подобные жестокие отношения в семье.
– Почему же она не ушла от него?
– Я думаю, из-за ее отца. Они были очень бедными и жили в хижине с земляным полом и с удобствами во дворе. В школу моя мать ездила на хромом пони. Когда она вышла замуж за моего отца, у которого было четыре тысячи акров земли, она думала, что ей необыкновенно повезло. А что он ее бил – так ведь за все надо платить. И она терпела…
– Я не понимаю подобного образа мыслей, – возмутилась Эви.
– А может, дело и не в этом. Может, она просто его любила.
– Но как, же это могло быть?
– Да так, как, бывает, любят женщины – слепой, безрассудной любовью. Даже когда он умер, она предпочитала помнить о нем, а не обо мне.
– Не может быть, чтобы вы действительно так думали, – покачала головой Эви.
Коул перевел дыхание, словно приготовившись к долгому рассказу.
– Я начал убегать из дому, когда мне было тринадцать лет. Я убегал раз за разом, уходил в горы, куда глаза глядят, лишь бы подальше от домашних побоев. А ей тогда доставалось то, что причиталось мне. Она меня защищала.
– Но каждая мать защищает своего ребенка!
– Этот «ребенок» был почти шести футов росту. Я убежал. Я оставил ее наедине с ним.
Коул ожидал услышать от Эви слова осуждения, но не услышал.
– Неужели никто не мог вмешаться?
– Мы жили на ранчо, очень замкнуто. Рабочие не пошли бы против отца – они могли потерять работу. А больше об обстановке в нашей семье никто не знал, разве что мамина сестра. Туда-то я и направлялся в первый раз – к тете Эгги в Небраску. Меня перехватили у шоссе И-80. Как я уже говорил, после этого я неделю не мог встать. Отец сильно избил маму за то, что она пыталась защитить меня. Потом мы даже подшучивали друг над другом, когда вдвоем хромали по дому, будто инвалиды войны.
Он посмотрел в окно, потом перехватил потрясенный взгляд Эви.
– Она сама сказала мне, чтобы я уходил из дома. Иначе какой-то день станет последним или для меня, или для него. И все-таки мама продолжала надеяться, что все еще может каким-то образом исправиться. Ее девизом было: «Все устроится». Она все время обещала мне, что еще немного, и все будет хорошо.
В школе я начал встречаться с одной девочкой и только тогда увидел, как живут нормальные семьи. Однажды отец подстерег меня, когда я поздно вечером возвращался с танцев. Но, вместо того чтобы приняться за меня, он принялся бить мать. Я не мог больше этого терпеть. Я ударил его так, что он грохнулся без сознания. – Коул сглотнул. – Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Мать бросилась к нему, обняла и закричала на меня, чтобы я убирался.
– Я уверена, что она не имела этого в виду на самом деле. Женщины в подобной ситуации…
– Женщины в подобной ситуации защищают тех, кто их оскорбляет. И не спрашивайте меня, почему это так. Они лгут и себе, и другим. «Все будет хорошо. Он изменится. Любовь изменит его». Любовь ничего не меняет, – с горечью произнес Коул.
– Тогда вы и ушли?
– Мне тогда было шестнадцать. В тот раз я изменил свой маршрут и отправился на юг, через Юту, потом через Нью-Мексико и Техас. На юге много нелегальных эмигрантов, и там легко найти временную работу. Правда, не так уж легко добиться, чтобы вам за нее заплатили. Через шесть месяцев я попал в Небраску. Там меня нашло письмо от матери. Она написала, чтобы я не возвращался домой. «Живи, как хочешь, но не возвращайся».
Эви прикусила губу. Она понимала, что жалость сейчас была бы хуже насмешки. Она чуть повернула зеркало, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы.
Коул пристально смотрел на дорогу.
– Вот такая история. И вот так она закончилась.
Эви очень хотелось, чтобы эта история действительно закончилась. Но прошлое напоминало рюкзачок мальчишки, которого они подобрали на обочине дороги: Коул все еще не избавился от его груза.
Они ехали на север.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58