— Зеленые русалочьи глаза нежили серые и синие — напоминали, признавались, спрашивали. — Хочется просто смотреть на вас и молчать.
— Зачем молчать? — деловито возразила Батманова-Забелина, вытащила из сумочки фотографии и разложила веером на столе. — Можете восхищаться вслух. — И принялась тыкать наманикюренным ноготком в яркие снимки. — Это Васька, ему уже девять. Свободно шпарит по-английски и по-турецки, сейчас немецкий осиливает. Но с боем, немцев не любит. Откуда такая антипатия к арийцам — не знаю, но подозреваю, что во всем виноват хозяин магазинчика, куда я постоянно заглядываю. Питер все время щипал маленького Ваську за щеки — выражал восторг. — С фотографии улыбался худенький, белобрысый мальчуган, черноглазый, в темном костюмчике, белой рубашке и при бабочке — будущая звезда российской дипломатии. — Водолазом мечтает стать, — вздохнула счастливая мама, — или летчиком, на худой конец. Пока точно не определился.
— Хороший мальчик! — одобрила тезку Василиса. — Настоящий мужчина должен стремиться ввысь и не бояться спуска.
— А это — наша Катюшка! — В объектив строго смотрела рыжая девчушка, синеглазая, серьезная, с разнаряженной Барби в пухленьких ручках. — Следующей весной будем отмечать пятилетний юбилей. Юра над дочкой трясется и уже сейчас ревнует к будущему зятю. Смешно, правда?
Смешно, что молодость прошла! Что собрались они за десять лет впервые. Что у самой младшей — двое детей и морщинки. А старшая разменяла пятый десяток, но все так же тычется носом в стены и не знает, к какой прислониться. Не для поддержки — чтоб спину не холодило. А откуда дует и почему — даже думать не хочется. И все же, это — счастье! И годы, и седые волоски, что надоело дергать, и дружба, которую не разорвать, и краткие встречи, и длинные разлуки. Они многое пережили вместе, потом долго жили врозь. Но пока нога топает, душа на месте и тело в вертикали, отделить их друг от друга не в силах ни время, ни расстояние.
На стол опустилась бутылка вина.
— Прошу принять комплимент от ресторана. Синьор Марчелло посылает вам «Пино Гриджио» и просит передать, что счастлив будет видеть вас снова. — Официант открыл бутылку, разлил по бокалам вино и удалился. Так же быстро и бесшумно, как возник, одаренные и рта раскрыть не успели.
— Это Рыжик итальянца на лопатки положила, — улыбнулась Лариса.
— Nomina sunt odiosa — не будем называть имен, девочки, — заскромничала невольная чаровница, поднимая презентованный бокал. — Давайте выпьем за нас! За нашу дружбу и нашу память! — Синие глаза вперились в серые. — Я никогда не забуду ту ночь в твоем доме, Васечка. Спасибо тебе за все!
— Спасибо за Стаську, Василек, — эхом откликнулась Лариса.
Васса решила, что не выпитое вино ударило им в голову и эти двое взяли не тот тон — смешной и наивный, от которого щиплет в бедном избитом носу.
Рассчитались с официантом, когда зал почти опустел.
Ни одна уважающая себя дама не наденет второй вечер подряд один и тот же костюм. Василиса в дамы не стремилась, а потому со спокойной душой опять облачилась в черный итальянский шелк. Вещь — к лицу, капризничать не пристало, а энергетика вчерашней встречи, даст Бог, поможет и сегодняшней.
Ив ждал ее у входа. Стройный, седеющий, авантажный господин с уверенными манерами и беспокойным взглядом, в котором прочитывалось смятение. В этот раз их окружали белые тона, изысканность и шик. На небольшой эстраде в углу негромко музицировал пианист. Под потолком сияла хрустальная люстра, на столах белоснежились накрахмаленные скатерти, делегируя в интерьер стройные матовые вазончики с позолотой и одинокой розой в чистой воде. Эта манерная томность развеселила чуждый элемент и напомнила о дамских романах, заломленных в признании руках, камелиях, шелковых подвязках и прочей мутотени, вызывающей вместо благоговения ухмылку. А подсуетившаяся мыслишка просветила, что поддельный жемчуг и здешний декор вполне соответствуют друг другу, а потому есть надежда, что приглашенная окажется в своей тарелке.
— Мадам Васья летит в Римини?
— Да.
— Когда?
— Завтра.
Подплывший официант прервал содержательную беседу, почтительно принял заказ и отчалил, стараясь держать высоко свою подневольную голову. Вассе показалось, что местная обслуга претендует на эксклюзив.
— Мадам Васью кто-то обидел? — прервал аналитический процесс Ив.
— Почему вы так решили?
Де Гордэ молча указал на свою скулу.
— Ах, это, — беспечно улыбнулась неумелая гримерша, — не стоит беспокоиться! Вчера упала со стула, немножко ушиблась.
Француз вздохнул, но ничего не сказал, хотя по глазам видно, что не верит ни единому слову. Пожалуй, к прочим его достоинствам стоит приплюсовать и деликатность. Через пару часов копилка добродетелей пополнилась и терпением. Ив никак не пытал ее о решении, которое должно быть сегодня озвучено. Они мило болтали о разных пустяках: о погоде в Москве и Париже, о Лувре и Эрмитаже, об устрицах и шашлыке, о вилле на Золотом Берегу, где полным ходом идет ремонт, о Жаке, с которым так и не удалось увидеться.
— Mon Dieu! — вздыхал докладчик. — Успешный бизнес — гарант одиночества. Даже на сына время нет.
— Времени, — улыбнулась Васса. Эта редакторская правка, похоже, претендовала на традицию.
После кофе Ив отхлебнул из пузатого бокала коньяк, помолчал, задумчиво исследуя густой янтарный напиток, потом поднял погрустневшие глаза и сказал:
— Кажется, я услышу сегодня «нет».
На Вассу смотрел немолодой грустный человек, уставший от одиночества, от раздвоенности, которой наградили его русско-галльские предки, от чужих переполненных гостиниц и гулкой пустоты собственной виллы, от мадам, льнущих к состоянию и титулу интересного вдовца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109