Как давно она так думала…
Клер села на кушетку и поведала ему о закупках у Симоны.
— Но, пожалуйста, не используйте название магазина: незачем. Они все одинаковы — продавцы, и даже владельцы, как Симона, не любят покупателей, которые, как им кажется, не богаты, потому что боятся потратить много времени из-за ничего. Я это понимаю, но все равно — отвратительно разделять людей на имеющих деньги и нет.
— А разве некоторые ваши новые друзья так не делают?
— Бывает. Многие из них не задумываются о деньгах у людей, с которыми встречаются в обществе, но некоторые мысленно располагают остальных по тому, сколько у них в кошельке или насколько они известны. На вечеринках они рассуждают о столах "А" и столах "Б", подразумевая те, за которыми сидят знаменитости или щеголи и богачи, куда" и они сами могут сесть и не общаться с теми, которые не произвели на них впечатления.
— Это вас злит?
— Злит, и так, что иногда мне хочется уйти от них и их столов "А". Но меня это и печалит. Я вообще не люблю разделений, а когда они еще основываются на деньгах, то это лишь свидетельствует о бедности души. Меня это очень подавляет.
— А что еще вас подавляет? — спросил Алекс, почти бесцеремонно. Клер взглянула на него удивленно:
— А почему вы думаете, что есть что-то еще?
— Я думаю, что вас что-то печалит. Это не имеет отношения к статье, так что, конечно, вы совсем не должны об этом рассказывать.
Клер уставилась на него. Пробыв с Квентином несколько месяцев, она отвыкла от людей, которые так чувствительны к ее состоянию.
— Да, лучше я не буду. У вас есть другие вопросы?
— Пара. — Он поглядел в блокнот у себя в руках. — Вы говорили, что займетесь добровольной работой, как только устроится ваша жизнь. Вы занимаетесь чем-то таким?
— Пока нет. — Она рассказала ему о занятиях по искусству и дизайну, которые она собирается проводить в окрестных школах с начала года, и о тех, кто уже записался на них. — Я никогда не учила, но — думаю, мне понравится.
— Я преподавал несколько лет в Нью-Йорке. Мне это тоже очень нравилось, но и сильно огорчало. У вас сначала возникает чувство, что вы можете очень многое совершить, а потом — такое же мощное ощущение, что вы очень многого как раз и не можете.
— По чему?
— Потому что есть силы, кроме вас. Лучшие ребятишки — это те, которым родители читали, и с которыми говорили, как с умными людьми, делились с ними мыслями и чувствами, и опытом тоже, водили на концерты, в театры, по зоопаркам, и все такое. Такие дети гордятся собой, они думают, что могут горы свернуть, и впитывают все, что вы им даете, как губка. Но те дети, которых усаживали перед телевизором или бросали на равнодушных сиделок или позволяли бродить по улицам, они просто поглядят на эти горы, пожмут плечами и скажут, что их сдвинуть нельзя, потому что они чертовски велики. Некоторым из них, если им повезет с учителями, удается избавиться от этого, но большинство никогда не поверят, что они могут что-нибудь совершить, и поэтому они не верят в то, что что-то из того, чему мы их учим, им поможет.
— Эмма оставалась с сиделками. Я работала.
— А по вечерам, когда вы приходили домой, спорю, что вы читали ей, беседовали и водили гулять и все прочее. Вы же понимаете, это все, что нужно — несколько часов в день. И я знаю, что не все могут себе это позволить. Если бы в этой стране была хорошая система экономии времени, то тогда… — Он рассмеялся. — Извините, я не собирался произносить речь. Я преподавал пятнадцать лет назад, и меня все еще это тревожит.
— Мне это нравится, — сказала Клер, думая о Квентине, вся страсть которого, казалось, ушла на приобретение и власть. — Мне нравится, когда люди тревожатся о чем-то, что не касается" их самих и денег. Так вы бросили учить потому, что разочаровались?
— Отчасти да. Но я хотел писать и дал себе год на то, чтобы продать книгу издателю. Если бы мне это не удалось, то я вернулся бы к учительству.
— Это была та книга;, которая получила премию?
— Она самая. И я никогда уже не оглядывался.
— . А теперь вы не хотите вернуться преподавать?
— Нет, теперь я подумываю стать официантом или грузчиком. Я рассказывал Ханне обо всем этом. Ханна такой же хороший слушатель, как и вы.
— Ханна учила сорок лет, — сказала Клер задумчиво. — Она никогда не рассказывала нам, что тогда чувствовала, кроме того, что ей очень нравилось помогать детям, когда они приходили к ней за советом. Интересно, была ли она тоже разочарована.
— Возможно, недолго. Можно гадать, что она сменила школу или даже город, чтобы подправить что-то, что ее расстраивало. Она очень внушительная леди.
— Да, это так, но, думаю, и у нее бывают неприятности. Или, даже, это у нас обеих неприятности, потому что плачу я. — Она рассказала Алексу о Форресте Икситере, который, как Ханна, наконец, призналась, собирался построить Центр Поэзии Икситера, отчасти на деньги Ханны. — И я полагаю, есть еще женщины, как Ханна, пожилые, может, быть, одинокие, которые горят желанием ему помочь. Она встретила его в круизе по Аляске, и, уверена, сказала ему о том, что я выиграла лотерею, возможно, только это и сделало его ее близким другом. Ханна обычно очень уравновешена, но сейчас я волнуюсь из-за нее, потому что он ей на самом деле понравился. Она говорит только, что они друзья, и я убеждена, что это так и есть, но он, кажется, способен завести интрижку, чтобы ее очаровать.
Вы с ним не виделись? За все это время?
— Она встречается с ним вне дома, или он ждет ее снаружи в машине. Или он не хочет с нами видеться, и ли Ханна этого не хочет.
— Сколько вы ей дали?
— Пятьдесят тысяч. По двадцать пять за два раза с промежутком в десять дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173