Дрожь пронзила Валентину снова, когда Менгис взял ее за руку и вывел из комнаты в сад. Сгустились сумерки, на небо высыпали звезды. Легко двигаясь в полумраке, юноша повел гостью Аламута по узкой дорожке, и шли они молча, ощущая присутствие друг друга и пытаясь разобраться в своих чувствах.Валентине показалось, что она была в отъезде, но теперь вернулась, наконец, домой, где ее встретили с любовью и нежностью, и в словах не было нужды.Менгис приноровил свой шаг к шагам Валентины. Он гордился тем, что из двух прекрасных дам выбрал лучшую, когда в день турнира в Мессине Паксон вознамерился похитить королеву. Эта женщина столь же трепетна и отважна, сколь и красива.Из-под опущенных век юноша рассматривал ее профиль, оценивая изящество тонко очерченного носа и решительную линию подбородка. Распущенные волосы в живописном беспорядке были откинуты за спину. С трудом удалось ему удержаться и не погрузить пальцы в темную, как ночь, густую пелену.Но чаще всего его глаза возвращались к губам Валентины, полным, сочным, плотным, изысканной формы – рот казался просто созданным для поцелуев. Менгис понимал, что прикосновение этих губ к его губам окажется нежным и прохладным. Он понимал, с какой радостью утонул бы в их сладости.Юноша подвел Валентину к ручью с небольшим водопадом и сел рядом с нею на берегу.– Ты спрашивала, есть ли у меня сердце. У меня его нет, – рассмеялся он. – И чести тоже.– Но ты мне поможешь? – тихо спросила Валентина, глядя в его темные глаза.– Почему ты решила, что я должен тебе помочь? Я понимаю, о чем ты просишь: мол, те воины умрут, если я откажу тебе в просьбе. Пойми, мужчины не должны идти на войну, если они не готовы умереть. Каждый человек – заложник своей собственной судьбы и не должен ожидать чьей-либо помощи в тщетной надежде избежать рока. Что ты можешь предложить в обмен на мою помощь?– У меня ничего нет, но Малик Рик заплатит золотом, и в два раза больше того, что будет стоить доставленное продовольствие. Половину получишь ты за свою помощь, а половину – Напур для возмещения расходов.Менгис снова рассмеялся, сверкнув белыми зубами в сумеречной полутьме.– Мне твое требование кажется более чем странным! Только что ты интересовалась моей честью, а сама ты, христианка, выдаешь себя за черкешенку и правишь Напуром вместо покойного эмира, скрывая ото всех смерть Рамифа!Валентина издала испуганный возглас, и Менгис улыбнулся.– В тот же миг, как эмир ушел к Аллаху, мне стало это известно. О тебе я знаю больше, чем ты сама о себе. Например, ты утверждаешь, будто в военном противостоянии мусульман и христиан не принимаешь ни чью сторону, а сама, правя владениями эмира, крадешь продовольственные припасы из кладовых Напура, чтобы помочь христианам! И эта женщина еще осмеливалась спрашивать, есть ли у меня честь! – с улыбкой заключил Менгис.Валентина поежилась, выслушав язвительную речь.– Это был вопрос жизни и смерти, – медленно проговорила она. – У меня не было выбора. Умирать совсем не хотелось. Все, что ты сказал обо мне – истинная правда. Однако, как бы там ни было, я не могу допустить, чтобы люди умирали от голода, когда в моей власти помочь им.– Ты говоришь загадками, прекрасная Валентина! Ты ничего не сможешь сделать, если я тебе не помогу. Но учти, когда христиане станут хорошо питаться и восстановят силы, они начнут уничтожать тот самый народ, что помог тебе выжить. Вот и скажи мне теперь, – насмешливо потребовал он, – есть ли у тебя честь?– Я молилась о примирении, – возразила Валентина. – Но оно кажется несбыточным; и пока я молюсь, люди умирают от голода.– Мне известны тяготы войны, – красивое лицо юноши омрачилось. – Неужели никогда люди не поймут, что войной ничего они не добьются? Во имя своих богов христиане и мусульмане уничтожают друг друга, навлекая на себя несчастья и нищету, а утверждают, что откликаются на призыв своей веры! Это удручает.– Ты говоришь «во имя своих богов», – прошептала Валентина. – Но какому Богу поклоняешься ты, Менгис?– Силы и законы Вселенной – вот мой Бог. Все сущее есть Бог, и на каждом из нас лежит печать бессмертия. Отрицать доброе начало в человеке – значит порицать идею Бога. Учение несложное, согласись! Бог – все сущее, и все сущее – Бог. Война противоречит этому учению. Мир – естественный порядок вещей, значит мир и есть Бог.Просто и трогательно проповедовал юноша ей свою веру, голос мягко обволакивал, в словах чувствовалась затаенная тоска. Валентина поверила Менгису, невзирая на то, что находилась она на вершине Аламута, в цитадели убийц и воров. Девушка поверила ему, но сердце разрывалось на части от противоречивых чувств. Если Менгис в силах решить, поможет ли ей шейх аль-Джебал, не несет ли и он некую долю ответственности за те злодеяния, что приписывают Старцу Гор?– Еще раз спрашиваю тебя, Валентина, – мягко проговорил Менгис, на этот раз без малейшего намека на насмешку. – Есть ли у тебя честь?– Ты можешь верить во что угодно, Менгис, но если бы умирали от голода мусульмане, я бы помогла мусульманам. Так что мне ответишь на просьбу?– Мой ответ ты узнаешь завтра утром. Валентина заглянула в самую глубину глаз юноши и улыбнулась.– Не значит ли это, что ты хочешь заставить меня ждать целую вечность?Менгис мог и не отвечать ей. Он нежно заключил в ладони ее лицо и долго смотрел ей в глаза. Все заботы и опасения улетучились от этого ласкового прикосновения и проникновенного взгляда. Она принадлежала ему, сейчас, завтра, всегда. Он был ее судьбой.– Здесь, в Аламуте, время не имеет никакого значения. Я хочу, чтобы в этот вечер ты была моей гостьей. Может, – лукаво улыбнулся он, – я пожелаю не расставаться с тобой никогда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150