Чувствуя, как ему стало нехорошо под ложечкой, он поднялся, сжал кулаки и подошел к столику Шермана.
– Привет, отец, – сказал он.
Шерман заметно побледнел. Глаза его предательски забегали, но потом он овладел собой и ответил в своей обычной, простой манере:
– Привет, Ли. Что ты тут делаешь?
– Пришел на ланч с Робом. А ты что тут делаешь?
– Тоже пришел на ланч, – объяснил Шерман, усмехнувшись. – Скорее всего, ты не знаком с Мерилин Уэллер… Мерилин, это мой сын Ли. Мерилин работает у нас в бухгалтерии, и она любезно пропустила свое время ланча, потому что готовила мне срочные бумаги. И самое малое, что я мог сделать, это пригласить ее покушать, когда она все закончила, правильно? – Глаза Шермана все еще боялись встречаться с глазами сына, когда он добавил: – Может, вы с Робом подсядете к нам?
– Нет. Нет, благодарю.
– Ну, тогда, – сказал приветливо Шерман, словно ему нечего было скрывать, – тогда увидимся дома вечером.
Ли вернулся к своему столу, чувствуя, что его мир пошатнулся словно от землетрясения и остался стоять, зияя большими трещинами там, где когда-то был монолит. Он ковырял пищу, которую ему больше не хотелось есть, и отвергал вопросы и догадки Роба, что же с ним произошло. Возможно, ему и помогло бы, стало легче, расскажи он обо всем приятелю, дай волю своему негодованию. Однако Ли чувствовал, что рассказывать обо всем постороннему ему не позволяет его семейная гордость, пусть даже это и лучший его друг.
Потом, когда мальчики подозвали официанта, тот объявил, что все уже оплачено мистером Стоуном. Этот жест лишь усилил злость Ли, потому что мальчик увидел в этом неуклюжую попытку купить его молчание.
Весь остаток дня его честность боролась с любовью к матери. Стоит ли ему причинять боль Ребекке или лучше обманывать ее? Ли все еще не мог решиться и метался, когда за ужином Шерман опередил его. Излучая обаяние и уверенность в себе, он как бы случайно упомянул, что встретил в ресторане Ли, когда пошел туда на ланч с «сотрудником из бухгалтерии». Если Ребекка и заподозрила что-то, то в ее сдержанной улыбке воспитанного человека не было видно ничего.
Начиная с того дня Ли отгородился от отца и стал подражать Ребекке с ее чувством собственного достоинства, честью и независимостью. Он отказался поступать в Дармут, альма-матер Шермана, и вместо этого объявил о своих намерениях поступать в университет Нью-Йорка. Он не обращал внимания на насмешливые отзывы Шермана по этому поводу, его заверения, что ничего ценного он там не приобретет, его прямые угрозы, что Ли подрывает свое собственное будущее.
Уж по крайней мере лучше, чем такое будущее, как у тебя, думал. Ли. И уж лучше он останется поближе к дому, чтобы почаще видеться с матерью и приглядывать за отцом. Раз уж Ли объявил для себя Шермана слабаком и обманщиком, то подтверждающие это факты было нетрудно найти: подслушанная случайно беседа с его бухгалтером, паника по поводу аудиторской проверки, перешептывания и флирт с одной из подруг Ребекки, сердитый визит коллеги по бизнесу, обвинения в должностных преступлениях, угрозы передать дело в суд, – заявление было отозвано лишь после того, как Ребекка покрыла недостачу, продав порцию и без того тощего портфеля акций, ее приданого.
– Почему ты не уйдешь от него? – спросил как-то раз он мать, когда застал ее в спальне, проливающей спокойные слезы.
– Гаррисоны не разводятся, – ответила она. – Я ведь давала обещание быть с ним «и в счастье, и в горе». Это не был просто обет твоему отцу, скорее, мои обязательства перед собой… и я намерена хранить их. Жизнь потеряет для меня смысл, если я не смогу доверять самой себе. Тогда мне нельзя будет давать кому-нибудь слово, раз я буду знать, что оно ничего не значит.
Ли очень долго размышлял над этими словами Ребекки; они показались ему наполненными таким огромным значением, как мало что в жизни; особенно тогда, когда он почувствовал, что сильно расходится во взглядах на жизнь со своими ровесниками.
Проучившись два года в колледже, он добровольно пошел в армию и был направлен в Форт Гамильтон в Бруклине на обучение в корпусе капелланов. Он начал свой путь чести и долга как идеалист в поисках самоутверждения. Однако часть его идеализма, самая чистая, умерла во Вьетнаме. Он уехал оттуда гораздо большим реалистом, готовым использовать систему, чтобы, опираясь на нее, пытаться делать добро.
И этой ночью Ли думал, пока ехал на машине, на север, что вот у него и появился случай сделать доброе дело и что увиденное им несчастье коснулось его сердца глубже, чем все, что он встречал прежде.
8
Ли спал чутко и поднимался чуть ли не каждый час, чтобы взглянуть на свою гостью. Он предусмотрительно оставил свою телефонную книгу на ночном столике, открытую на странице с телефоном доктора из соседней деревни. Однако дыхание у Стиви казалось регулярным, а пульс ровным.
В восемь часов он поднялся, пошел на кухню и открыл холодильник, который оказался набит до отказа фруктами, овощами, свежими яйцами с фермы и маслом. Ли улыбнулся и мысленно похвалил своего юного помощника, Тима Фалдона, за хорошую работу. За семь месяцев, когда Ли забрал Тима из детского дома и организовал ему работу и жилье, мальчик ни разу не давал ему повода пожалеть об этом.
Выжав немного свежего апельсинового сока в кувшин, Ли достал ярко начищенную медную сковородку с висевшей над головой полки и начал жарить бекон. Ему нравилось хозяйничать в своей просторной, но все же уютной кухне, однако он редко занимался всем этим; здесь было место его уединения. Давно он не привозил женщин в свое холостяцкое убежище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164