На самом деле все было просто — незнакомка заставляла его отвечать на те вопросы, о которых раньше он не хотел задумываться. Но он ни за что не открыл бы ей того, насколько она задевает его за живое. Напротив, он постоянно стремился перевести разговор на неё.
« Вы так много рассуждаете обо мне, забросив совершенно свою проблему. Ведь ваше первое письмо было как раз об вас, а не обо мне! Если вы так хорошо во всем разбираетесь и понимаете суть, то почему не можете разобраться с собой?»
« Нападение — лучшая защита?» — так и чувствовалось, как за словами этими стоит снисходительная улыбка. — «Ну, ну… Значит, ничего не нашлось ответить на тему любви… А жаль. Я все же надеялась, что у вас в тайниках припасена какая-нибудь замечательная история, которая смогла бы изменить мое мнение. Моя проблема? Я уже подбираюсь к ней и, представьте, вы мне в этом все же помогаете. Чем? Тем, что, облекая в слова ваши внутренности, я яснее вижу и свои. Но мне труднее, чем вам. Потому что у меня моя борьба вызывает страшную боль. А боль притупляет способность ясно мыслить. Да еще эти шипы, о которых я упоминала ранее. Я как раз по ним карабкаюсь сейчас, обдирая в кровь руки. И та часть, которая пожирает меня, смеется надо мной, потому что уверена, что успеет уничтожить меня до того, как я доберусь до бутона. И что моя кровь напрасна. Но я все равно ползу, словно упорный мураш, хотя тоже не верю в существования смысла этой затеи. Зачем ползу? Чтобы, если и не дотронуться до бутона, хотя бы ощутить его аромат. Вы же, отгораживаясь от любых потенциальных шипов, не можете даже предположить себе, что это такое — жить с болью ради смутной цели. Не боитесь, что за погоней за покоем и уютом, вы упустите нечто важное? Нечто, без чего ваша жизнь потеряет смысл? Если не боитесь, то я вам искренне завидую. Потому что меня этот страх гложет постоянно — страх, что я упускаю свою мечту, что ничего не делаю, чтобы удержать её. Видите — я признаю свою слабость! Но, к сожалению, я не могу пока бороться с ней.»
«Она противоречит сама себе!» — с некоторым раздражением подумал Симонов. «То она борется за любовь, то — нет.» Но в одном он точно с ней не согласен.
« Вы не правы. Не всякая любовь — это шипы. И не всякая жизнь обязательно должна быть наполнена страданиями. Вы призываете научиться жить страдая, а я считаю, что надо научится получать от жизни радость. Может, поэтому, ваша жизнь полна боли, а моя — нет?» Он понимал, что ответ его прозвучал крайне неубедительно и фальшиво. Она тоже это сразу уловила и не преминула отметить.
« В вашей жизни нет боли? Помилуйте! Все так вот мирно и спокойно? И нет неразрешенных проблем, вопросов, оставленных без ответа, а потому задвинутых на самые дальние полки, страдания по тому, что так желанно, но недоступно, потому что непонятно? Ничего этого нет? Тогда мне вас искренне жаль — вы мертвый человек.»
«Может быть, я и мертв в вашем понимании. Только неясно, почему вы думаете, что страдать так уж необходимо? Да вы просто стремитесь к страданиям.. И получаете их. Своего рода мазохизм.»
«Интересный подход. Я передам это той своей части, которая садистки выедает мои слабые зеленые ростки надежды. Думаете, мне это нравится? Даже не знаю. Я так привыкла к этой боли, что уже не знаю, каково это — жить без неё. Возможно, это на самом деле прекрасно. Но у всего есть этапы. И вам, живущем в мире сухих полевых цветов, не избежать шипов и боли, если вы вздумаете когда либо добраться до настоящей розы.»
Симонову пришлось перелопатить немало в себе, чтобы убедится, что его следующие слова не будут пустыми. Но все же, как бы не самонадеянно это звучало, он верил в то, что пишет.
«Я думаю, я уже близок. Но не думаю, что придется сильно ободраться. Вы испытываете боль потому, что изначально на неё настроены. В розе вы видите в первую очередь шипы, а я — розу. Возможно, я и не замечу этих шипов. Все зависит от настроя и взгляда на жизнь.»
«Полагаю, что вы просто вводите себя в очередное заблуждение. Но все же заинтересована вашей теорией. Давайте договоримся — через месяц написать друг другу о том, на каком этапе мы находимся и что ощущаем. Согласны?»
«Хорошо. Через месяц, пятого октября. Удачи.» Глава 22 — Вот эту картину я хочу взять для приемной нашего центра.Работа по созданию центра шла достаточно быстро, штат был практически набран, директором стал друг Булевского, всегда отличающийся большими способностями к административным делам, нежели к практической медицине. Здание, оборудование, материалы — все находилось на финишной прямой и Альбине захотелось приобрести для приемной какую-нибудь особенную картину, отражающую суть их работы.Обойдя несколько раз всю галерею, она остановилась перед полотном известного художника Дениса Лессерова «Она». На холсте довольно внушительных размеров была изображена женщина, сидящая спиной, в пол-оборота, так что её профиль, частично скрытый тенью, был виден не весь. На ней была самая ординарная одежда и просто собранные в пучок волосы, но в осанке, в посадке головы, во всем чувствовалось такое достоинство и уверенность, что, казалось, женщина излучает невиданную внутреннюю силу, придающую ей невероятное очарование. Это было именно то, что она искала. Внутренняя сила.— С кем я могу обговорить цену? — Альбина обернулась к менеджеру зала Наталье, ожидавшей её решения поодаль. Та полистала каталог и покачала головой.— Дело в том, что как раз эта картина выставлена без цены.— Как это? Она не продается?— Не совсем так. Она продается, но владелец настоял на личной встрече с покупателем для обсуждения цены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96