– улыбнулся Бейер. – Иногда лишние знания опасны. Вспомните о ящике Пандоры.
– Но почему? Почему он не желает встретиться со мной? Раньше это не имело значения, писем было вполне достаточно. Но теперь…
– Теперь вы неожиданно осознали, что он человек из плоти и крови, как вы сами.
– Да. Он мой друг. И я хочу видеть его.
Карл пожал плечами:
– Разве может один человек рассказать правду о другом? Я познакомился с ним, когда он был очень юн и горяч. Горд, независим, честолюбив и беден. Хотел учиться музыке, но не было средств.
– Я и не подозревала, – охнула Корри, широко раскрыв глаза. – Он был талантлив?
– О да.
– В таком случае почему…
– Не все обладают вашей решимостью и упорством в достижении цели. Я велел ему, как и вам, прийти позже и обо всем условиться со мной.
– И он пришел?
– Да. Но к тому времени обстоятельства изменились. И он был вынужден отказаться от уроков.
– Почему?! – повторила Корри, очевидно, не в силах представить достаточно вескую причину отказа от мира музыки.
– Я не имею права объяснять подробно. Вероятно, обстоятельства оказались сильнее.
– Это ужасно!
– По-своему вы правы. Но взгляните на это с иной точки зрения: не будь он вынужден пойти на компромисс, вы не стояли бы сегодня здесь.
– Знаю. Я всем ему обязана. Поэтому и хотела увидеть его… объяснить… понимаете, очень многое не выскажешь в письме. Вы не сумеете переубедить Арлекина?
– Сомневаюсь, – покачал головой Карл. – Думаю, на сей раз вам придется довольствоваться тем, что есть.
– Вы считаете меня жадиной?
– В некотором роде, – признался старик, улыбаясь, чтобы смягчить резкость слов. – Разве сами не видите? Встретившись с ним, вы утратите редкостную и драгоценную свободу общения, почти невозможную между мужчиной и женщиной. Свободу говорить обо всем, ничего не стыдясь и не опасаясь.
Воцарилось долгое молчание.
– Еще один вопрос. Последний, – выдохнула она наконец. – Вам он нравится?
Ей снова удалось удивить его. Карл ожидал, что она попытается узнать, как выглядит Арлекин или еще что-нибудь, столь же банальное.
– Не знаю.
Прошло так много времени с тех пор, когда любовь или привязанность играла в жизни Карла какую-то роль, что он вообще позабыл о подобных эмоциях.
– Арлекин… крайне сдержан, замкнут. Думаю, вы единственная, кто близок ему. И… – Он разъяренно уставился на кофейные чашки и остатки струделя. – И больше я ничего не могу сказать. Разговор окончен.
Карл побаивался, что Корри, как все женщины, не смирится с отказом и попытается уговорить его. Ничего подобного. Больше она никогда не упоминала об Арлекине.
Прошел октябрь. Желтые листья устилали тротуары, ветер с каждым днем становился холоднее. Но в доме Бейера царило вечное лето. Корри наполняла воздух золотым сиянием. Какая радость работать с той, кто переходит с французского на итальянский с легкостью взмывающей в небо ласточки, кто инстинктивно понимает, что язык – такой же тонкий и чуткий инструмент, как музыка. Но все же Бейер боялся за Корри. Ее дарование огромно, голос изумителен, а техника с каждым днем улучшается как по волшебству, но изматывающий ритм, который она себе задала, непосильный труд могли сломить ее. Хватит ли у девушки силы духа и решимости устоять?
– Вы преступно молоды, – покачал головой старик, наблюдая, как она вонзает маленькие белые зубы в сочный кусок вишневого пирога, пропитанного ликером, – Я далеко уже не та, что была, – с чуть заметной горечью улыбнулась девушка.
Не знай Карл, что у нее попросту не хватает времени для любовников, непременно заподозрил бы, что в ее жизни появился мужчина. Правда, она совершенно не обращала внимания на свою внешность. Никакой косметики, простые платья, волосы сколоты на затылке строгим узлом. Возможно, какой-то негодяй уже разбил ее сердце. Ну что же, все к лучшему. Такого голоса нет ни у кого на свете. Некоторые канарейки поют куда звонче в темноте.
Девушка деловито слизнула последние крошки с пальцев и поднялась, словно напоминая о том, что ей некогда болтать о пустяках. Карл стряхнул с себя задумчивость.
– Когда я начну петь?
– Но вы поете каждый день.
– Вы знаете, о чем я. Мне нужна роль. Настоящая роль. Когда?
– Я не Господь Бог, – язвительно заметил старик. – Как только появится вакансия, вы ее получите.
– Но я уже готова.
– Дорогая Корри, никому ничего не достается прямо с неба. Когда-нибудь… возможно.
Наступил ноябрь. Однажды темным, сырым вечером она прибежала, как всегда, без опоздания ровно к шести, но выглядела ужасно. Бледная, как смерть, руки ледяные. И неудивительно – на ней было все то же желтое ситцевое платье. Сознание того, что она упорно отказывается от помощи, наполнило старика неукротимой яростью. Он разжег огонь – центральное отопление было настоящим проклятием для певцов и инструментов – и усадил ее поближе к камину.
Но и урок не заладился. Корри выглядела чересчур рассеянной и никак не могла сосредоточиться. Карл заметил, что рука, державшая ноты, слегка дрожит. Похоже, все заботы и беды, так тщательно скрываемые, разом обрушились на девушку.
– Корри, как вы живете?
Девушка недоуменно моргнула, но почему-то не рассердилась. И неожиданно показалась Карлу растерянной, совсем юной и бесконечно уязвимой.
– Маэстро, за пределами этой комнаты я вообще не живу.
Он попытался уговорить ее съесть немного карбонада по-фламандски с зеленой фасолью, но Корри отказалась, ответив, что уже опаздывает, и, расстроенная, несчастная, убежала, позабыв драгоценную партитуру «Манон». Подобная небрежность была настолько ей не присуща, что Карл, полный дурных предчувствий, не находил себе места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96