Стул, стоявший у письменного стола, был очень высоким и прямым — явно не для отдыха, а у пылающего камина стояли два гостеприимных кожаных кресла, освещенные мягким светом настольной лампы. Кабинет понравился Абигайль, она представила, как профессор сидит и работает, и ее воображение моментально нарисовало картину безрадостной жизни одинокого книжного червя. Вести такую жизнь — значит совершать большую ошибку, была уверена Абигайль. Такой умный и красивый мужчина, да еще, без сомнения, состоятельный, не может не пользоваться огромным успехом у женщин. Она рассердилась на себя за свои мысли и тут увидела появившегося из-за письменного стола огромного датского дога, который подошел к ней и подал лапу. Улыбаясь, Абигайль потрясла ее и, не удержавшись, обняла громадного пса.— Какой ты красивый, какой ты… — Она замолчала, вовремя вспомнив, как рассердился профессор, когда она похвалила холл, и потом спросила:— Как его зовут?— Колосс.Абигайль пришла в восторг и тут же забыла о своей осторожности.— Ах, как ему подходит это имя! Юлий Цезарь, правда? Сразу представляешь людей-муравьев, копошащихся у него под ногами. Как это вы здорово придумали! — Она восхищенно посмотрела на профессора. Улыбнулась и наткнулась на такой насмешливый взгляд, что немедленно сказала:— Думаю, что я не останусь на чай, с вашего позволения.Насмешливое выражение на лице ван Вийкелена исчезло.— Я должен извиниться второй раз за день. — Профессор улыбнулся, и Абигайль почувствовала, как бешено забилось сердце. — Останьтесь, Абигайль, я прошу вас.Она никак не могла понять его. Он был похож на дорогу-серпантин, когда не знаешь, что ждет тебя за поворотом. Абигайль села в кресло и голосом, в котором не осталось и тени обиды, спросила:— А как вы назовете котенка?Профессор потрепал Колосса за ухо, и пес вздохнул от удовольствия. В этот момент в комнату вошел Боллингер с подносом в руках, и ван Вийкелен объявил:— Мы должны дать имя котенку, Боллингер. Какие у вас предложения?Боллингер поставил поднос поближе к Абигайль, улыбнулся ей и задумался.— Ну, — произнес он наконец, — она ведь сирота? Так назовем ее Анни.Он выжидательно посмотрел на них.— Стишок «Сиротка Анни» помните? — объяснил старик и радостно заулыбался, когда профессор с одобрением кивнул:— Прекрасное имя, Боллингер. Пусть будет Анни. Когда Анни немного придет в себя, Колосс спустится к ней в кухню, чтобы познакомиться.— Анни сейчас спит, — продолжал Боллингер, — я не стал ее трогать, она так уютно устроилась. Проснется — и я покормлю ее снова, правильно?— Да, Боллингер, каждые два часа давайте ей молоко, но понемногу.— Хорошо, — пообещал Боллингер. — Я с вами прощаюсь, мисс Абби, до свидания.Голос его звучал грустно, и Абигайль сразу заметила это.— Завтра мы встретимся, выпьем по чашечке кофе и ты мне расскажешь об Анни!Профессор мягко и вежливо предложил:— А может, вы сами придете? Меня не будет дома дня два, и думаю, что Анни не помешает, если до моего приезда вы присмотрите за ней вместе с Боллингером.— Это идея! — с энтузиазмом воскликнул старик. — Вы не откажетесь, мисс Абби?Абигайль со светской сдержанностью согласилась, а в душе у нее все пело от радости. Ей хотелось прийти в этот старый дом, а как она была бы счастлива жить здесь всегда! Она взяла со стола поднос и чуть не выронила его, внезапно осознав, что без профессора — с его тяжелым характером, угрюмостью и насмешками — дом для нее потеряет привлекательность. Под ледяной маской скрывался человек, которого она, увы, полюбила.Несколько раз он позволил ей заглянуть под эту маску, и у нее появилась надежда, что когда-нибудь ей удастся узнать, что же скрывается за маской безразличия? По поводу своей привлекательности у нее не было никаких иллюзий: профессор мог влюбиться в нее не раньше, чем луна превратилась бы в сыр, хотя чего только не случается на свете… Она протянула профессору чашку с чаем, затем налила себе и вежливо осведомилась, не тяготит ли Колосса городская жизнь.— Не думаю. Он имеет возможность вволю бегать утром и вечером по аллеям, я часто беру его с собой во Фризленд — у меня там дом.— Фризленд, — повторила Абигайль, — а где это?— Сто тридцать километров от города. Полтора часа на машине.— Это туда ездит Боллингер?— Да, у меня большой сад. Кстати, Боллингеру очень понравился дом.Он протянул Абигайль поднос с маленькими аппетитными пирожными, она взяла одно и надкусила. Пирожное действительно было вкусным.— Да, Болли любит работать в саду. У него зеленые руки.— Зеленые? А что это значит?— Он умеет выращивать растения, и они как-то особенно пышно растут, если за ними ухаживает Болли, мне кажется, он их понимает и даже разговаривает с ними.Профессор отхлебнул глоток чая.— Как интересно. Значит, весной у меня будет необыкновенный сад.Абигайль поставила на стол свою чашку — хрупкую, тонкую до прозрачности, с бело-алым рисунком: надо будет спросить о ней профессора де Вита, и о великолепном серебряном чайнике для заварки.— Мне пора, — вежливо сказала Абигайль, в то время как ей ужасно хотелось задержаться здесь подольше. Но ее собеседник всего лишь вежливо поддерживал светскую беседу и, казалось, не испытывал особой радости от ее присутствия, так что удерживать ее не стал. Он поднялся, провожая ее в холл. Сегодня, заметила Абигайль, на комоде стояли тюльпаны — десятки красных тюльпанов. Они уже были у входной двери, когда профессор остановился.— Минутку, мисс Трент, а ваш шарф? Вы же завернули в него котенка!— Завтра заберу. Мне не холодно и идти недалеко. Ван Вийкелен ничего не ответил, молча повернулся, подошел к шкафу у противоположной стены холла и вернулся с шелковым платком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62