– вопрошала обойденная ролью Пальмира.
Никто не пожелал ей ответить, опасаясь гнева Каэтаны.
– Лучше не делать из нее врага, – предупредил Балиньо, терпеливо протирая радиолу ватой, принесенной из аптеки «Здоровый дух».
– А как эта радиола называется? – спросила Себастьяна, двумя пальчиками подавая ему вату: боялась запачкать ее жиром, оставшимся от бутербродов. Впрочем, она еще продолжала жевать, особенно из-за равнодушия к ней Виржилио.
– Чем больше у меня мужчин, тем сильнее хочу есть, – призналась она на рассвете. Испугавшись такого опрометчивого признания, пояснила: – Одного искусства мне мало: наверно, слишком поздно мне начинать сценическую карьеру. И про жизнь не забываю, и про все бесстыдства, они прямо-таки не выходят у меня из головы. Я слаба, как спелая хурма в саду нашего заведения.
Занятый тонкой работой, Балиньо задавал ей пустые вопросы, на которые не надо было отвечать.
– Значит, вы жизнь предпочитаете искусству?
Себастьяна пощупала кончиком языка слабеющую из-за отсутствия зубов десну. Не была она обучена фильтровать слова, которые могут задеть ее чувства. Ее жизненный интерес сводился к тому, чтобы в минуты досуга пить кофе с пирожком из маниоковой муки; с наступлением вечера она развлекалась пустыми разговорами. Особенно ей нравилось слушать учителя. Она поощряла его знаками и восклицаниями. Репертуара Виржилио хватало на целую неделю.
– Как продвигаются ваши репетиции? – Балиньо уже оттер коросту, наросшую на радиоле за последние годы. Теперь протирал щели, дающие доступ ко всей механике. Время от времени поглаживал лежавшие на столе пластинки.
– Если один из этих дисков сломается – мы пропали, – озабоченно сказал он. Осудив себя за болтливость, умолк. Себастьяна, к счастью, не обратила внимания на его последнюю реплику.
Обиженная Пальмира уселась на пол. Навернувшиеся на глаза слезы были такими невесомыми, словно утратили всякую соль.
– Что случилось? – спросила ее Себастьяна, испуганная растрепанными волосами подруги.
– Крушение, – печально ответила Пальмира. Вениерис сторонился женщин. Для него они были воплощением страсти, которую боги его страны всегда осуждали: этот огонь они берегли для себя. Поэтому он и остерегался беспорядочной суеты этих существ, отражение которых он видел в ведерке с водой для промывания кистей. От женщин он был далек, все его мысли были лишь об искусстве, ему бы только закончить работу, сорвать аплодисменты еще до начала спектакля. Успех, на который рассчитывала Каэтана в субботу, лишь затемнит заслуги живописца. За дни пребывания в «Ирисе» грек уяснил, что тайны предполагают предательство и служат дурным предзнаменованием.
– Расскажи, – попросила Себастьяна.
– Ах, как мне не хватает нашего заведения, там жизнь не была тяжелой.
Себастьяна избавилась от лишней влаги, припав к груди Пальмиры и пропитывая складки ее платья запахом пива.
– Там жизнь оберегала нас от любви! – Пальмира держала речь, как будто обработанную проживавшим по соседству плотником, который строил скамейки и вешалки, безжалостно срезая острым ножом сучья.
– А любовь так печальна! Люди думают, что она – мед, а на самом деле у поцелуев вкус как у рассола.
Пальмира старалась восстановить подпорченную косметику и привести в порядок одежду.
– Откуда же это ты вернулась в таком виде? – Себастьяна не хотела оставлять подругу в горе. – В заведении мы всегда были вместе. Сколько раз спали в одной комнате. И теперь, когда жизнь подстроила тебе ловушку, не отгораживайся от меня.
В беде Пальмиры был виноват только аптекарь. Под действием бушевавших в его груди и рвавших все препоны чувств Эрнесто завел Пальмиру под лестницу на первом этаже. Несмотря на требование Виржилио навести чистоту во всех помещениях кинотеатра, этот закуток сохранил пыль и паутину многих лет. Пред лицом страсти это обстоятельство показалось им не заслуживающим внимания. Пальмира радостно улыбалась, она была счастлива хоть ненадолго вернуть загубленную молодость. Невзирая на свой возраст, оба действовали как одержимые.
Однако, когда Эрнесто начал целовать Пальмиру, в ее душу закралось сомнение. Не знала, отвечать ли с таким же неистовством на поцелуи Эрнесто, который засунул язык между ее зубов и вылизывал золотые пломбы, заполняя слюной каверны. Возможно, желание мужчины подогревалось ее напускной скромностью – фальшивое положение, но оба верили в его истинность.
Чем сдержаннее была Пальмира, тем исступленнее целовал ее Эрнесто, его слюна попадала ей в глаза, мешала видеть.
– Сюда могут прийти,– робко протестовала она. Эрнесто неловко тряхнул ее.
– Не разговаривай, не то у меня желание пройдет. – Он заклинал свою плоть, забыв, что держит в объятиях женщину.
Когда он завалил ее на пол, поднявшаяся пыль полезла в ноздри Пальмире, она расчихалась и с трудом поддерживала партнера ласками.
– Раздвинь ноги, иначе у меня не получится. – Эрнесто в раздражении пытался стянуть с нее трусики.
– Подожди, – сказала она, готовая к сотрудничеству, несмотря на пыль. Совместная забота о преодолении трудностей мало-помалу охладила любовный пыл обоих.
Переживая вновь эту сцену, Пальмира от волнения стала запинаться: история получалась без изюминки.
– Не расстраивай меня, Пальмира. Так трахнулись вы или нет? – умоляющим голосом сказала Себастьяна.
Пальмира посмотрелась в карманное зеркальце. Провела щеткой по волосам и сняла жирный блеск с лица пудрой.
– Он скис. Но хуже всего не это, а тот стыд, который мы оба испытали, когда посмотрели друг на друга. Спрашивали себя, что мы делаем под лестницей, где пахнет мочой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127