– Что это было?
– Ветчина.
– Серьезно?
– Конечно, серьезно!
– Выглядит не так плохо, – слукавил Дэн.
– Правда?
Она опять повернулась к нему, и в глазах мелькнула тень надежды.
– Правда.
– И вы даже решитесь попробовать?
Вот, значит, что он получил за свою доброту! Ему сразу вспомнилось, как Джош, один из сыновей его приемных родителей, упрашивал его поесть такос в грязном местном ресторане. Джош любил эту забегаловку, готов был обедать там ежедневно. Целых два дня он умолял Дэна, сулил ему мраморные шарики, обещал выполнить все его пожелания. Ребенок мог бы со временем сделаться хитроумным демагогом, но судьба уготовила Джошу лучшую долю.
Как бы то ни было, семилетнему Дэну довелось отведать любимое блюдо Джоша. И сейчас желудок у него заурчал при воспоминании. Говяжье такое заставило его молиться фарфоровому идолу на протяжении трех суток.
Но то было старое, возможно, испорченное мясо, Ангел же сожгла вполне свежие продукты. А еще однажды он провел семнадцать часов в кабине грузовика вместе с Рэнком Роном Ханникаттом, дожидаясь появления беглого заключенного. Так что нынешнее испытание должно стать для него просто забавой.
Он взял вилку и поднес ко рту кусок темной яичной массы. Да, хруст получился что надо!
Можно было бы и поперхнуться скорлупой, но Дэн вовремя скрыл недоразумение. Во всяком случае, так ему показалось.
– Не так плохо, Ангел.
Впрочем, не так уж она глупа. Глаза у нее увлажнились, в них появилось отчаяние.
– Мне так жаль… Простите меня. Мне нужно ненадолго на свежий воздух.
– Ангел!
Она не ответила. Она уже вышла из кухни.
– Подожди же секунду.
Распрямив плечи, она лишь ускорила шаг и вышла на тропинку. Сосновая хвоя зашуршала под ногами. Дэн догнал ее и прижал к ближайшей сосне.
– Стой.
Это слово прозвучало по-полицейски решительно.
Только тогда она остановилась. По щекам текли слезы.
– Зачем?
У него сжималось сердце, когда он смотрел на нее, страдающую, с горящими щеками, с опущенными руками. Давно он не видел плачущей женщины, – если не считать несчастных беглянок, пойманных и ожидающих решения своей судьбы.
Даже в детстве слезы были для него диковиной. В доме его приемных родителей плакать не полагалось. Выплакаться – в случае необходимости – можно было разве что ночью, в постели. И беззвучно.
Он смахнул слезы с ее щек.
– Ангел, яйца – это же ерунда.
– Для меня – нет.
– Да всем случается споткнуться.
– Даже вам?
– Постоянно.
Она опустила глаза.
– Я же не только о завтраке.
Дэн взял ее за подбородок и приподнял ей голову.
– Тогда что же?
Сквозь ветки сосны солнце освещало ей лицо, бросая на него светлые пятна. И она ответила:
– Моя память. Дэн, я боюсь.
– Естественно.
– Мир сейчас кажется чересчур огромным. – В ее взгляде читалась мольба о понимании, об утешении, об ответах на ее вопросы – или обо всем сразу. – А если я никогда ничего не вспомню?
– Ангел, иди сюда.
Отбросив всякое благоразумие, он притянул ее к себе, крепко сжал и вдохнул ее свежий запах. Никогда он не относился к типу утешителей, но эта женщина нуждалась в утешении.
Она опустила голову ему на грудь, он осторожно гладил ее по спине, и она тяжело дышала при каждом его движении. Ему захотелось попросить ее не дышать так шумно, не прижиматься так, но вместо этого он зачем-то произнес глупейшее обещание:
– Мы еще узнаем, кто ты. Я не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.
Она подняла на него расширившиеся глаза.
– Ты обещаешь?
Дэну показалось, что его грудь вот-вот разорвется. Он не хочет быть в долгу у кого бы то ни было, не хочет ни за кого отвечать, никому покровительствовать, стараться ради кого-то.
Обещание? Да разве она понимает, о чем просит?
Нет, конечно.
Но она смотрит на него, приоткрыв рот, ждет, а он тщетно борется с силой, что внезапно поразила его. Его тянет узнать ее вкус, он почти готов сказать себе, что обретет покой. И никогда в жизни он не испытывал столь сильного желания.
Дэн опустил голову, но остановил себя, губы замерли в нескольких дюймах от ее рта. Желание боролось с демонами из прошлого.
Если он намерен помочь ей, защитить, тогда физический контакт неизбежен. Без каких-либо вопросов.
Она облизнула языком нижнюю губу и вскинула подбородок, приглашая в рай.
Он опять привлек ее к себе, зарылся лицом в ее волосы и прошептал:
– Обещаю.
Часы на стене конюшни пробили девять часов вечера, а они все не могли успокоиться. Ангел чувствовала интимность в том, как Дэн наблюдал за ее хлопотами в стойле, в том красноречивом молчании, что царило за ужином, в том жаре, что пронизывал ее, когда он находился рядом.
Ее мысли вернулись к единственному фрагменту прошлого, который уцелел в ее памяти. К тому мгновению под величественной, залитой солнцем сосной, где Дэн обнимал ее, а его губы были так близко, готовы были поцеловать ее. Но он ее так и не поцеловал.
Отчего? Остается только гадать. Оттого ли, что она утратила память? Или же из-за чего-то большего? Может, все дело в той боли и неутоленном желании, которые она читает в его глазах?
– Вот сено для его кормушки.
Ангел едва не выронила вилы на пол стойла Ранкона.
– Извини.
Озорной блеск мелькнул в глазах Дэна, когда он кивнул в сторону коня.
– Тебе не передо мной надо извиняться.
Она послала прекрасному жеребцу ослепительную улыбку.
– Прости меня, Ранкон.
Конь весело заржал и тряхнул головой. Ангел пододвинула к нему вечернюю порцию сена.
– Он тебя прощает, – отозвался Дэн, отводя коня в сторону. – На этот раз.
Теперь она не удержалась от смеха.
– Я так рада!
Затем Дэн расчесал гриву коня, и они с Ангелом вместе вернулись в дом, прогулявшись под звездным небом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38