— Это нераздвижная фотокамера «Кодак», изобретенная неким Джорджем Истменом, — объяснил Натаниэль, глядя прищурившись в видоискатель.
— Как она работает? — спросила я с любопытством.
— Просто, — он пожал плечами.-Попробуй сама.
Он протянул мне камеру, которая оказалась намного тяжелее, чем те фотоаппараты, к которым я привыкла. Посмотрев в объектив, я увидела дядю Эфраима, сидевшего с каменным лицом подле тети Фейс, которая вся сморщилась от слепящего ей глаза солнца.
— Сначала ты должна потянуть за этот шнур сверху на камере, — показал Натаниэль. — Затем надо повернуть вот тот ключ рядом с ним. Хорошо. А теперь все, что от тебя требуется, это держать камеру ровно, когда будешь нажимать на кнопку… нет, не наверху. Вот здесь, сбоку.
Его рука слегка коснулась моей, когда я нажала на кнопку и услышала характерный щелчок, и меня обдало жаром.
— Только и всего, — проговорил он, ухмыляясь. — Настоящая революция в фотографировании, не так ли?
— Потрясающе, — согласилась я, жалея, что не могу показать ему мой «Полароид». — Ты и проявкой занимаешься сам?
— Не с этой камерой. У нее сто кадров в кассете. Так что, когда она заканчивается, я просто отсылаю все назад мистеру Истмену. Он возвращает мне отпечатанные фотографии вместе с камерой, в которую уже вставлена новая кассета.
— Невероятно, — проговорила я. Итак, моим надеждам на приглашение в фотолабораторию Натаниэля не суждено было сбыться. Вспомнив о нашем поцелуе, я вспыхнула, чувствуя странное разочарование оттого, что лишилась шанса побыть с ним наедине в темноте.
В попытке скрыть смущение я вышла на улицу и сделала несколько снимков Стюарт-хауза, пока миссис 0'Хара не позвала нас к столу, сообщив, что ужин готов.
Облаченная в синее нарядное платье с глубоким круглым вырезом, я сидела за столом между Натаниэлем и Викторией, которая, похоже, совершенно оправилась от своего недомогания.
Напротив меня тетя Фейс без умолку говорила о предстоящей свадьбе, отвлекаясь от этой темы лишь для того, чтобы рассказать о каком-нибудь пикантном случае, который произошел с Натаниэлем в детстве.
— Вы знаете, когда ему было три года, он попытался, накинув на плечи простыню, спрыгнуть с крыши? По его словам, он думал, что может летать, — от смеха глаза тети Фейс превратились в щелочки.
— Да что вы говорите, — сказала я, обменявшись понимающей улыбкой с Натаниэлем, который выглядел необычайно красивым в темном костюме, крахмальной рубашке и черном галстуке. Мой взгляд скользнул к его губам, когда он взял в рот устрицу, и я вспомнила нежное прикосновение этих губ к своим. Поспешно я опустила глаза в тарелку, чтобы никто не увидел мгновенно вспыхнувшего на моем лице при этом воспоминании яркого румянца.
Истории, которые рассказывала тетя Фейс, были иногда весьма нескромными, но Натаниэль стоически переносил ниспосланное ему испытание, отражая в то же время с мастерством настоящего фехтовальщика ее непрекращающиеся попытки узнать побольше о моем происхождении. Дядя Эфраим, сидевший в дальнем конце стола, бросал украдкой взгляды на ложбинку между моими грудями, когда был уверен, что Натаниэль этого не увидит. Тетя Фейс поймала его за этим занятием и бросила на него грозный взгляд. Мне хотелось плюнуть на все приличия и убежать к себе наверх, и только одно меня удерживало: я была голодна, поскольку почти ничего не ела на пикнике, устроенном Натаниэлем после нашего полета на аэроплане.
К счастью, в еде недостатка не было. Сначала были поданы разнообразные закуски с совершенно непроизносимыми названиями, которые, тем не менее, на вкус были просто восхитительны. Затем настала очередь фирменного блюда Сан-Франциско — чиппино. Сваренные в томатном соусе с добавлением различных специй мидии, клемы и большие куски рыбы были поданы каждому в испеченной из кислого теста булке, из которой был вынут мякиш. Когда же внесли главное блюдо — покрытую блестящей оранжево-коричневой корочкой свиную голову, к которой, в качестве гарнира, были поданы молодой картофель, зеленый лук и артишоки, у меня буквально потекли слюнки. Но самым потрясающим был десерт — роскошный фруктовый торт с таким количеством взбитых сливок, что ими вполне можно было бы покрыть небольшую гору. Я завернула украдкой свой кусок в салфетку с намерением отнести его позже Аполлону вместо наших обычных ежедневных жареных пирожков с вареньем. Десерт он обожал больше всего.
После ужина, сославшись на усталость, я попросила разрешения удалиться. Когда я проходила мимо дяди Эфраима, он наклонился и прошипел:
— Тебе ни на секунду не удалось одурачить меня?
— Простите? — прошептала я в ответ, мгновенно приходя в смятение. Неужели Натаниэль все-таки рассказал ему о моем предполагаемом ремесле?
— Я знаю, кто ты такая, и если бы у моего племянника была хоть капля разума, он бы тоже давно тебя раскусил, — осклабился Эфраим в плотоядной улыбке, демонстрируя желтые зубы.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — пробормотала я и быстро пошла прочь. Что-то в нем вызывало у меня прямо-таки панический ужас, даже тогда.
Войдя в свою комнату, я сразу же заметила, что кто-то заменил стеганое одеяло, разодранное в клочья Аполлоном, шерстяным розовым пледом. Откинув его, я увидела свежие простыни — прохладные, хрустящие, так и манящие прилечь на них. Я зевнула, потянувшись всем телом.
Я поспешно разделась и, оставшись в одной лишь тонкой хлопчатобумажной сорочке, юркнула в постель. Я решила, что полежу несколько минут, прежде чем начать готовиться ко сну. В комнате было тепло, и я не стала накрываться, наслаждаясь свободой после тяжелой жаркой одежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91